Когда село солнце и погас, выполнив свое назначение, костер на площади, из окон «Маччианы» и конкурировавшего с ним «веселого дома» в Коровьем переулке, грянула музыка, будто сами ангелы приветствовали таким образом возрождение радости жизни. Аго и Макиа решили в эту ночь оттянуться, заодно отпраздновав и конец беззаботной юности, ибо не успел еще погаснуть костер, как новая власть в лице Совета восьмидесяти призвала Никколо Макиавелли в Палаццо Синьории и назначила его на пост секретаря Второй канцелярии — ведомства, которое в Республике Флоренция занималось иностранными делами. Никколо тут же заявил, что берет к себе Аго.
— При чем тут я?! — завопил Аго. — Ты же знаешь, чтя я этих вонючек-иностранцев терпеть не могу!
— Во-первых, фурбо, терпеть их буду я, а на тебя взвалю всю бумажную волокиту. Во-вторых, ты сам предсказал возвращение прежних времен, так что изволь не ворчать, когда это происходит.
— Пошел ты, бугъяроне, в задницу, — мрачно отозвался Аго и показал ему кукиш. — Ладно, давай напьемся и отпразднуем мой дар ясновидения.
Словом фурбо обычно обзывали уличных забияк и щеголей. Бугъяроне было прозвищем куда более оскорбительным, а применительно к Никколо вообще не соответствующим действительности, поскольку ни он, ни сам Аго однополой любовью, как правило, не баловались, хотя нынче, когда «плакальщики» спасались бегством или умирали от удара ножом в закоулках и конюшнях, Флоренция перестала таиться, а это означало, что молодые мужчины снова ходили в обнимку и целовались при всем честном народе.
— Буонаккорси и ди Ромоло могут теперь миловаться совершенно открыто, — заметил Никколо. — А кстати, я их тоже пристрою к себе, так что ты сможешь наблюдать, как они будут делать это прямо на службе, пока я разъезжаю по делам.
— Эти чокнутые не могут мне показать ничего такого, чего бы я уже не видел, включая и жалкие маленькие сливы у них в штанах.
Возрождение, воскрешение, расцвет жизни! Прихожане родной церкви Аго в Оньиссанти, порог которой он переступил всего однажды, и то когда прошел слух, будто туда зашла одна из знаменитых куртизанок, клялись и божились, что скорбное лицо Мадонны великого Джотто в ту ночь просияло улыбкой. Именно вблизи этой церкви, снова заполненной до отказа богомольными куртизанками, разодетыми по последней миланской моде и демонстрирующими драгоценности — подарки своих богатых покровителей, к Аго и Макиа подошла руффиана — карлица Джульетта Веронезе, дуэнья, а, по слухам, еще и партнерша в любовных играх самой прославленной королевы ночи Алессандры Фьорентины. Друзья получили приглашение на ночной бал по случаю открытия знаменитого салона в Доме Марса, названного так в честь статуи бога войны, которая когда-то стояла на этом месте — на берегу Арно, у моста Граций, — пока ее не смыло во время наводнения. Приглашение изумило обоих. Даже если учесть, что Фьорентина через своих информаторов всегда получала самые свежие новости обо всех перемещениях во власти, новое назначение Макиа во Вторую канцелярию вряд ли могло считаться достаточным основанием для высокой чести быть включенным в число гостей этого салона для избранных. Приглашение туда же такой незначительной личности, как Аго Веспуччи, было вообще случаем беспрецедентным.
Разумеется, они не раз с восхищением разглядывали многочисленные миниатюры, изображающие Алессандру, любовались ее длинными белокурыми волосами, при виде которых невольно вспоминалась покойная Симонетта, чей муж, Марко-рогоносец, давно и безуспешно пытался получить приглашение в салон Алессандры. Для успеха дела Марко даже нанял меццано — специального посредника для переговоров с карлицей Фьорентины. От имени Марко тот сочинял любовные письма, распевал серенады под окнами ночной красавицы и даже отправил ей свиток с сонетом Петрарки, выполненный каллиграфическим почерком, однако двери салона так и остались для него закрытыми. «Мою госпожу не интересуют некрофильские фантазии безумного рогоносца, — сообщила посланцу Жюльетта Веронезе. — Скажи своему хозяину — пусть сделает дырку в картине, на которой нарисована его покойница, и воссоединяется с ней сколько душе угодно».
Спустя неделю Марко Веспуччи повесился.
Его тело болталось перед окнами Алессандры, на мосту Граций, но Алессандра Фьорентина его не видела и безмятежно заплетала в косы свои золотистые волосы, как будто Марко был человек-невидимка. Она в совершенстве овладела искусством видеть лишь желаемое, а это самое важное, если хочешь принадлежать к хозяевам жизни, а не к жертвам. И город существовал на основе ее принципа: если эта женщина тебя не замечает, значит, тебя просто нет. Не увиденная ею смерть Марко Веспуччи стала для него второй смертью.
Десять лет назад, когда Алессандра была в расцвете юности, друзья часами глазели на нее, когда она, выйдя на балкон и облокотившись на красную бархатную подушечку, устремляла взор на воды Арно, благосклонно дозволяя всем желающим рассматривать в глубоком декольте свою роскошную грудь (при этом она то и дело бросала взгляд на раскрытую книгу — предположительно «Декамерон» Боккаччо). Годы вынужденного публичного воздержания от утех, судя по всему, нисколько не повредили ее красоте. Теперь у нее было собственное палаццо, она стала признанной хозяйкой Дома Марса и намеревалась нынче же устроить большой прием. Приглашая Макиа и Аго, ее наперсница Джульетта Веронезе сообщила, что люди низшего сословия будут в это время иметь возможность развлечься в казино этажом ниже. Во время девятилетнего правления «плакальщика» Джульетте Веронезе пришлось несладко: она зарабатывала на жизнь, причесывая дам, предсказывая будущее и изготовляя приворотное зелье. Поговаривали, будто она раскапывала и грабила могилы, крала пуповины умерших младенцев, вырезала плеву у мертвых девственниц и выковыривала у покойников глаза — все это она использовала для своих снадобий. Аго пришел в ярость, ему не терпелось объяснить ей подоходчивее, что уж кому-кому, но только не ей говорить о людях низшего сословия. Никколо успел сильно ущипнуть его, чтобы тот забыл о своем намерении, и Аго действительно перенес весь свой гнев на друга, но тут же забыл и об этом, потому что карлица засыпала их градом наставлений:
— Принесите Джульетте какие-нибудь стихи, она любит поэзию больше, чем цветы, — цветов у нее и так хватает. Принесите какую-нибудь новинку Саннадзаро или Чеччо д'Асколи, на худой конец разучите один из мадригалов Парабоско и вызовитесь спеть. Помните: с ней лучше не шутить — будете плохо петь, она и пощечину залепить может. Не надоедайте ей, иначе один из ее любимчиков выкинет вас в окно, как наскучившую игрушку. Не вздумайте компрометировать ее, иначе живыми домой не доберетесь: ее покровитель тут же велит заколоть вас в темном переулке. Вас пригласили с вполне определенной целью, и не суйте свой нос туда, куда не просят.
— Так зачем же именно нас пригласили?
— Об этом она вам скажет сама… Если пожелает, конечно.
Великому Акбару донесли о неожиданной перемене к лучшему в жизни двух жриц любви из дешевого борделя, что у Слоновьих ворот: Скелетина и Матраска обзавелись собственной виллой на берегу озера. Абул-Фазл сообщил государю, что люди связывают этот успех с возвышением их любимчика — иноземца Веспуччи, предпочитающего называть себя сомнительным именем Могор дель Аморе. «Что касается их внезапного обогащения, то о его источнике слухи ходят самые разные», — заключил Абул-Фазл. Умар Айяр, со своей стороны, тоже подтвердил, что «веселый дом» у озера, названный в честь хиндуистского бога войны Домом Сканды, приобрел большую популярность среди столичной знати. Утверждали, что подобное название нового дома вполне оправданно, потому что пребывание в постели с этими двумя особами скорее напоминает сражение, чем любовную забаву. Умар сообщил, что сам гений музыки Тансен сочинил в честь этих дам рагу двипака,
[32]
и когда он исполнил ее там в первый раз, магическая мелодия заставила вспыхнуть незажженные светильники.
