Этот человек будил в императоре целую гамму чувств: тут были ирония и любопытство, разочарование и недоверие, удивление, изумление и раздражение, радость и черные подозрения, симпатия и досада. Однако следует признаться, что в последнее время преобладающими оказались приязнь и восхищение. Однажды ему пришло на ум, что, как правило, подобные переживания характерны для родителей в отношении собственных детей. Правда, что касается его сыновей, то моменты ощущения внутренней близости были крайне редкими, тогда как разочарования и черные подозрения присутствовали, можно сказать, постоянно. Наследный принц плел против него козни чуть ли не с колыбели, и все трое были порочны до мозга костей, в то время как человек, преподнесший ему историю Кара-Кёз, был неизменно почтителен, явно умен, бесспорно смел и вдобавок удивительный рассказчик. С недавних пор у Акбара в отношении сего обаятельного чужестранца, который столь непринужденно вошел в придворную жизнь, что все воспринимали его как равного, возник некий довольно рискованный план. Правда, принц Селим его не выносил, точно так же, как и фанатик Бадауни, чье тайное сочинение, полное яростных выпадов против императора, с каждым днем распухало, меж тем как его автор тощал день ото дня, однако враждебность этих двоих скорее укрепляла императора в его решении относительно Могора. Чужеземец вызывал подозрение у царицы-матери и у его главной из реально существующих жен, Мириам уз-Замани, но обе они отличались полным отсутствием воображения и всегда противились вторжению мечты в действительность. Свои неподобающие идеи насчет Могора император вынашивал уже довольно давно и, чтобы посмотреть, что из этого может получиться, с некоторых пор стал привлекать Могора к обсуждению вопросов государственной важности. Желтоволосый чужеземец с поразительной быстротой освоил сложную систему мансабдари. лежавшую в основе управления империей. От ее функционирования зависело благополучие государства. Она была построена по принципу многоступенчатой пирамиды. За каждую ее ступень отвечал чиновник, обладавший властью и рангом в соответствии с высотой этой ступени. В его обязанности входило содержание людей, лошадей и войска для надлежащего управления, за что он получал в личную собственность некую территорию, которая служила для него источником доходов. Могор буквально за несколько дней умудрился разобраться в табели о рангах и обязанностях всех этих господ, а их было тридцать три — от принцев, в распоряжении каждого из которых находилось десять тысяч воинов, до самых незначительных чиновников, имевших в подчинении не более десятка человек. Вдобавок он досконально изучил деятельность каждого из этих людей, так что взял на себя смелость давать советы императору, кто из них заслуживает поощрения, а кто явно не справляется. Именно чужеземец предложил Акбару внести в эту структуру такие изменения, которые обеспечили бы ее стабильность на ближайшие полтораста лет. До сих пор держателями постов мансабдаров были люди, принадлежавшие к определенным тейпам — родам: туранцы и выходцы из Центральной Азии, главным образом из районов Ферганы и Андижана, или же персы. Самой многочисленной группой по-прежнему оставались туранцы, но при новом распределении должностей за ними была сохранена лишь треть уже имевшихся. Таким образом, при новой системе ни один из тейпов не мог навязывать свои условия остальным, и они были вынуждены приходить к некоему соглашению, чего и требовалось достигнуть. Это именовалось сулх-и-кул — полное согласие. Все дело сводилось к правильному перераспределению полномочий.
Предложенная Могором реформа показала, что его таланты не ограничиваются умением показывать фокусы и рассказывать забавные истории, и приятно удивленный этим император решил проверить его способности в других областях, таких, например, как воинское искусство и всякого рода спортивные игры. Оказалось, что Могор — прекрасный наездник и без усилий держится в седле, сидя спиной к голове коня; что его стрела попадает в цель без промаха, а его меч легко отражает любые выпады. Местные языки и наречия он освоил уже давно, а теперь стал еще и первым среди любителей предпочитаемых при дворе игр, таких как чхандал-мандал и ганджифа. В последнюю Могор внес разнообразие тем, что во время игры с императором он, исходя из цвета и изображения на карте, принялся сопоставлять их значение с именами реальных персон. Так, самая старшая карта, Ашвапати, то есть «владеющий конями», стала у него представлять, разумеется, самого Акбара. Дханапати, то есть «казначей», естественным образом наводила на мысль о советнике по финансам, Тодаре Мале; Тийяпати, или «госпожой птичек», само собою, следовало считать дражайшую Джодха-баи. Имя раджи Мана Сингха получила карта, именуемая Далпати, то есть «военачальник». Что же до Бирбала, самого близкого государю человека и первого среди равных, то ему больше всего подходило именоваться Гархапати, или «комендант крепостей». Акбара чрезвычайно позабавила подобная интерпретация. «Ну а тебе, любезный Могор, думаю, в этой колоде тоже должно сыскаться место. Полагаю, быть тебе Апсарапати — главою небесных магов и музыкантов». И тут Могор осмелился на весьма рискованное сопоставление: «Не кажется ли тебе, о Джаханпана, что карте Ахипати, то есть „владыка змеев“, подошло бы имя твоего наследника, принца Селима?»
Одним словом, решил Акбар, чужестранец обладает всем набором качеств человека незаурядного. «Забудь пока что про свои байки. — изрек император. — Тебе требуется досконально ознакомиться с тем, как тут у нас все устроено». В соответствии с высочайшим повелением Могора отправили под начало Тодара Мала, а затем Мана Сингха, чтобы он постиг тайны ведения торговых и финансовых операций и управления войсками. Когда же Бирбал предпринял очередную инспекцию крепостей Читор, Мехран, Аджмер и Джайсалмер, дабы выяснить, как обстоят дела с союзниками и зависимыми князьями в той части империи, Могора отправили с ним в качестве личного адъютанта. Он вернулся из этой поездки пораженный неприступностью крепостных сооружений, роскошью дворцов и выражением величайшей покорности со стороны местных владык.
Бежали месяцы, шли годы, и люди перестали видеть в этом высоком человеке с желтыми волосами чужака. Он сделался советником и доверенным лицом Великого Могола. «Остерегайся Владыки Змеев, — как бы между прочим заметил однажды Акбар. — Нож, который он мечтает вонзить мне в спину легко может угодить в тебя».
И тут погиб Бирбал.
Император потом винил себя, что, последовав совету Могора, дозволил другу возглавить карательную экспедицию. Дело в том, что распространение культа раушани, стремительное увеличение числа так называемых «осененных благодатью», Бирбал воспринял почему-то как личное оскорбление, — вернее сказать, как оскорбление своего государя. Их лидер Баязид изготовил из индуизма и ислама абсолютно неудобоваримое пантеистское блюдо. Бирбал нашел его отвратительным. «Поскольку Всевышний всё и вся, то, по их „просвещенному“ мнению, все, что происходит, — это его божественная воля и нет разницы между добром и злом, а значит, можно творить что вздумается! — негодовал он. — Извини, Джаханпана, но этот ничтожный пес войны насмехается над тобой. Твое великое стремление воссоединить все религии он гнусно исказил, и это бросает тень на тебя. Даже если бы он не грабил и не разбойничал, как последний подонок, лишь за одно это его следует примерно наказать. Правда, грабеж, по мнению этого прохвоста, вещь вполне допустимая. Еще бы, ведь эти раушани считают себя избранными, теми, кого Всевышний назначил в преемники своей власти на земле, и что с того, если им захотелось попользоваться этой властью сегодня, раньше назначенного срока!»
