Госпожа Навеид Тальвар (она же Благовесточка Хайдар) не в силах была сдержать бьющую из нее ключом жизнь и все рожала, рожала. Безжалостный и ненасытный муж, некогда лишившийся радостей спортивных, решил с лихвой восполнить потерю, заполнив дом детьми. Благодаря своим ясновидческим способностям он безошибочно угадывал, какая ночь более всего благоприятствует зачатию. Раз в год он приходил к жене, наказывал ей подготовиться — настало время сеять! Благовесточка и впрямь скоро почувствовала себя полем, некогда плодородной пашней, вконец истощенной неистовым хозяином.
Она поняла, что на этом свете женщине надеяться не на что: родись ты хоть во дворце, хоть в канаве, участь одна — попадешь в кабалу к мужчинам. Самые высокородные и неприступные девушки не минуют мужчин, этих сеятелей новой и не всегда желанной жизни.
Себя Благовесточка давным-давно потеряла, ее раздавило бремя бесчисленных потомков (она уж и имен-то всех не помнила), предоставленных собственной судьбе да целой армии нянек. Плодовитая мать махнула на себя рукой: и думать забыла, длинные ли у нее волосы и можно ли на них сесть; испарилась ее решимость во что бы то ни стало стать красавицей (что и очаровало сначала Гаруна Хараппу, а потом и капитана Тальвара), обнаружилась ее истинная суть — простой и заурядной бабы. Арджуманд Хараппа пристально следила за увяданием давней соперницы — ненависть с годами не убавилась. Она наняла фотографа (того самого, что некогда снимал Дюймовочку Аурангзеб), и тот запечатлевал Благовесточку. А Арджуманд, будто невзначай, показывала слайды Гаруну Хараппе.
— Бедный мой холостячок!—дразнила она его.—Подумать только: ты бы всю жизнь маялся с этой глупой клушкой, не найди она себе кого получше.
Жаркий полуденный ветер не долетает до севера, но порой Билькис хваталась то за шкаф, то за стол—опасалась, как бы их не унесло. Она бродила по коридорам своего нового роскошного дома, что-то бормотала себе под нос. Но однажды заговорила громче, и Реза Хайдар услышал.
— Как ракета взлетает к звездам? — невнятно обратилась она к самой себе. — От земли оторваться нелегко. Пока ракета поднимается, ступень за ступенью от нее отпадает. А уж до неба долетит — один нос останется, и земное притяжение ему нипочем.
— И что тебе только в голову лезет! — нахмурившись, заметил Реза. Хоть и притворился он, что не понял жену, хоть и намекал Омар-Хайаму, что мысли у Билькис блуждают совершенно неприкаянно, как и она сама, — все же смысл ее слов очевиден: по ее предсказанию он вознесся высоко, выше некуда, но пока поднимался, один за другим отпадали от него люди, точно использованные ступени — от ракеты, стремящейся к звездам, к звездам на погонах: Дауд, Благовесточка, сама Билькис. «А чего мне, собственно, стыдиться? — утешал он себя. — Ничего дурного я им не сделал».
Судьба не баловала Билькис: вот золотой рыцарь на коне махнул ей напоследок вымпелом, вот поглотил ее огненный вихрь; убили небезызвестного ей киношника; она не сумела родить сына и, значит, сохранить мужнину любовь; заболела старшая дочь, учинила «индюшачий погром», а младшая опозорилась со свадьбой. Но самое страшное поджидало здесь, в этом дворце — о таком сызмальства мечтала принцесса Билькис. Увы, он тоже не принес счастья, жизнь не налаживалась, все шло прахом. Величие ее оказалось пустым, и это сознание непомерно давило. Вконец же сломило Билькис созерцание любимой доченьки Благовесточки — та чахла на глазах под спудом непомерного потомства, и нечем ее утешить.
Как-то утром Билькис на глазах у домочадцев и слуг закуталась в черное покрывало, опустила плотную чадру, хотя и не думала выходить из дома. Реза Хайдар спросил, что бы это значило, на что она, пожав плечами, ответила, что «слишком жарко, хочется шторы опустить». К тому времени изъяснялась она преимущественно иносказательно, шепча то о шторах и занавесах, то об океанах, то о ракетах. Вскорости все привыкли и к этим образам, и к этой чадре загадочности — ведь у каждого свои заботы. Так и бродила призраком по коридорам дворца Билькис, словно пыталась отыскать что-то давно потерянное, может, свою суть, от которой осталась почти бесплотная тень. Реза Хайдар велел не выпускать жену на улицу… и жизнь пошла своим чередом, с домашними делами управлялись слуги, а хозяйка резиденции главнокомандующего все больше и больше обращалась в мираж, в бесплотный шепоток, в зачадренную молву.
Изредка звонила Рани Хараппа. Билькис когда подходила к телефону, а когда и нет. Говорила так тихо и неразборчиво, что Рани не понимала слов, лишь по тону чувствовала, что подруга на что-то крепко досадует. Может, на нее, на Рани. Как знать, вдруг у без пяти минут уволенной в запас генеральской жены набралось достаточно гордости и она возроптала против Искандера Хараппы, мужниного благодетеля. Однажды она четко и громко заявила подруге:
— Твой муж, Рани, успокоится лишь тогда, когда мой Реза будет валяться у него в ногах и целовать ему сапоги.
На всю жизнь запомнился генералу Хайдару визит к Искандеру Хараппе: он хотел поговорить с премьер-министром о военном бюджете, но за свое рвение удостоился лишь пощечины.
— Отпускаемые нам средства ниже приемлемого уровня, — пожаловался Реза.
К его изумлению, Искандер так сильно хлопнул ладонью по столу, что подпрыгнул чернильный прибор, ручки повыскакивали из гнезд, а по углам заметались тревожные тени, поглотившие крик премьер-министра.
— Для кого приемлемого? Хватит, с диктатом армии покончено! Крепко это запомни! Отпустим вам на год горсть медяков — значит, хватит с вас. Заруби это на носу и пшел вон!
— Быстро же ты забываешь друзей, Искандер, — не повышая голоса, заметил Реза.
— У премьер-министров нет друзей! — отрезал Хараппа. — Есть только временные союзники, и связывает нас взаимная выгода.
— Значит, ты потерял все человеческое, — сказал ему Реза и задумчиво добавил: — Человек, верующий в Бога, должен верить и в людей.
Искандер Хараппа так и взвился:
— Смотри генерал, я тебя с помойки вытащил, могу и обратно на помойку выбросить.
Тут он выскочил из-за стола, подбежал к Резе и, брызгая слюной на генеральские щеки, завопил пуще прежнего.
— Да простит тебя Всевышний, — пробормотал Реза,—только не забывай: мы тебе не прислуга.
В эту-то минуту Искандер и ударил его по заплеванной щеке. Реза не ответил тем же, лишь тихо проговорил:
— Следы от таких пощечин не скоро сходят.
Много лет спустя Рани Хараппа подтвердила его слова, увековечив пылаюший след от пятерни на шали.
В это время Искандер Хараппа уже давно покоился в могиле, а его непреклонная, как штык, дочь вместе с матерью сидела под домашним арестом. Реза Хайдар как кошмарный сон вспоминал и пощечину, и все те годы, когда Искандер издевался над ним. Арджуманд оказалась еще хуже: она раз взглянула на генерала с такой неприкрытой ненавистью, что тот понял— девушка на все способна Однажды Искандер послал ее вместо главнокомандующего принимать ежегодный военный парад. Тем самым он хотел унизить военный люд, ведь им пришлось бы отдавать честь женщине! Более того: женщине, далекой от каких-либо государственных должностей! Реза тогда оплошал, он попытался поделиться с Коваными Трусами своими заботами.
