Чуть не каждый день к ней приходит учительница, и Суфие это нравится. Учительница всегда приносит новое, Суфия запоминает и откладывает кое-что в памяти. Вот новая игрушка, она круглая и вертится, называется — «мир», постучишь по нему — похоже, пустой. А еще он бывает распялен на книжных страницах. Суфия знает, что на самом деле мир куда больше, чем его рисуют, но рисунки все равно плохие — ни на одном она не нашла себя. А ведь с увеличительным стеклом искала! Нет, у нее в голове мир куда лучше — там она увидит всякого, кого только захочет: Омара, Шахбану, Билькис, Резу. Махнет им рукой, и маленькие, точно муравьишки, родные замашут в ответ. Суфия Зинобия умеет и писать. Отложились у нее в потайном уголке разума любимые буквы: «шин» — точно ухабистая дорога; «лям» — как хоккейная клюшка; «мим» — похожая на задаваку-индюшку. И раз за разом вызывает она замысловатые мысленные узоры.
Пора закрывать свой тайничок с добром, чтоб не прокрались туда другие мысли и воспоминания — о ненавистном.
Она видит себя в окружении мертвых птиц. Кто подсунул эту картинку?!
Вот еще: Суфия вцепилась в кого-то зубами.
Иной раз страшное видение вертится и вертится перед глазами, как заигранная пластинка, повторяет одно и то же. И так трудно прогнать его, сменить на отцову улыбку или скакалку. Суфия Зинобия знает, что болела; может, страшные игрушки остались еще с той поры?
А есть и такие, которые неизвестно откуда взялись. Они напоминают о себе бессонными ночами: девушке видятся жуткие фигуры — хоть кричи от страха — какие-то места, люди, подвешенные под стрехой вниз головой. Наверное, она сама виновата в том, что такие мысли и видения забираются к ней в голову. Будь она хорошей, все дурное прошло бы стороной. Отчего ж она такая плохая? Откуда берется в ней злоба и мрак? Беспокойно ворочается она в постели, а из недр ее воображения являются страшные, незнакомые фигуры.
Часто она думает о муже. Она знает, что такое муж. Ее отец — муж, и Тальвар уль-Хак — тоже. Теперь вот и у нее появился. Что ж это такое: замужество? Для чего они, эти мужья? Себя она и сама в силах обслужить, кое в чем Шахбану поможет. И зачем-то вдобавок муж? Вот новая загадка.
Еще до свадьбы она спрашивала об этом Шахбану, и ответ крепко ей запомнился. Она извлекает из памяти и эту картинку-игрушку, вновь и вновь вслушивается в нянькин голос:
— От мужей у нас деньги и дети. Денег, биби, у вас предостаточно, а о детях и помышлять не стоит.
Сколько бы раз ни слышала Суфия эти слова, смысла ей не понять. Если денег предостаточно, тогда зачем ей муж? И почему «о детях и помышлять не стоит»?
— Просто поверьте на слово, — отвечает айя.
— Но почему?
— Да будет вам! Потому что потому, и кончается на «у».
Вот вечно она так, ничего толком не объяснит. А ведь ЗАМУЖЕСТВО — дело важное. И вот у нее есть муж. Всякий знает, для чего он, всякий — кроме нее. И в этом она, глупая, виновата.
Самое приятное событие в последнее время — рождение племянников. Суфия играет с ними часто-часто. Приятно смотреть, как они ползают, падают, пищат: приятно чувствовать себя взрослее. Она прыгает перед ними через скакалку, а детишки таращат изумленные глазенки. Когда сон не идет, Суфия Зинобия обычно извлекает малышей из недр памяти. Благовесточка с детьми не играет. Почему? Даже спрашивать бесполезно. Если б играла…
— Если бы да кабы, во рту росли бобы.
И заходятся от смеха малыши перед мысленным взором Суфии.
Но вот снова наползают мрачные тени: у нее есть муж, а от мужа— дети, но ей о детях и помышлять не стоит, значит, она не такая, как все. И делается не по себе. Будто жаром обдает, всю-всю, от пяток до ушей. Так же она и краснеет. Только сейчас хоть и покалывает все тело, хоть и горят щеки, но краснеет лишь ее душа. Необычно, непонятно. И от этого душа пристыжается еще пуще. Порой Суфие приходит мысль: «Я изменяюсь, превращаюсь во что-то другое».
Но когда эти слова проникают в ум, девушка их не понимает. Во что это другое она может превратиться? Плохие, злые слова, от них острая боль внутри лишь возгорается. Прочь! Прочь! Прочь!
Сейчас в другой комнате происходит то, что обычно делают по ночам жены со своими мужьями. Вместо нее, Суфии, там Шахбану. Терпеть не могу рыбу! Муж не приходит к ней по ночам. Суфие это очень неприятно, как неприятно и другое — сама игра в океан и рыбу, вскрики и стоны, влажные вонючие простыни. Какая гадость! Но она — ЖЕНА. И у нее есть муж. Ох, не под силу ей в этом разобраться! То, что делает муж, — ужасно; то, что он ничего не делает с ней, — тоже ужасно. Суфия давит на веки пальцами, и перед глазами начинают мелькать малыши-племянники. Океана больше нет, но ей все равно кажется, что она тонет. Ее начинает мутить. Снова океан. Она чувствует прибой, а где-то глубоко-глубоко шевелится ЗВЕРЬ.
Не первый год в стране пропадают дети. Из бедных городских кварталов и трущоб. И домыслов всегда предостаточно. То — будто бы их силком увозят к Персидскому заливу, а оттуда переправляют в Саудовскую Аравию как дешевую рабочую силу или для изощренных (страшно даже сказать — каких) утех тамошних князьков и эмиров. То — будто бы это дело рук родителей-детоубийц, которым нужно избавиться от лишних ртов. Тайну эту так и не раскрыли. Не выявили никаких подпольных работорговцев, никого не арестовали. Пришлось примириться с печальной действительностью: дети просто пропадали, исчезали средь бела дня, как сквозь землю проваливались. Раз — и нет!
Потом стали находить обезглавленные тела. В тот год проходили всеобщие выборы. Уже шесть лет власть находилась в руках Искандера Хараппы и Народного фронта. И удерживать ее становилось все труднее. На этот раз противники Хараппы объединились, оппозиция решила дать бой. Критиковали экономическую программу правительства, называли его «безбожным», приписывали ему самовозвеличивание, намекали на коррупцию. Бытовало мнение, что Народный фронт потерпит поражение во всех приграничных избирательных округах — как на северо-западе, так и в местности, где располагался городок К. Потеряют они много депутатских мест и в городах. Так что умы людей были заняты перипетиями политической борьбы, и никого не взволновала смерть нескольких нищих.
Было их четверо: угловатые мальчишки-подростки. Головы буквально сорваны с плеч какой-то огромной силой. На старых, выношенных штанах — следы спермы. Нашли тела на свалке в трущобах. Похоже, умерли все четверо почти одновременно. Головы так и не отыскались.
Предвыборная лихорадка достигла предела. Поэтому газеты почти не писали об убийствах. Не сообщали о них и по радио. Поползли было слухи, но быстро угомонились. Мало ли что может случиться в трущобах!
А случилось вот что.
«Женщина в чадре» — рассказ-кошмар. Тальвар уль-Хак возвращался на самолете в столицу из города К. И в дороге ему привиделось нечто любопытное. В те дни глава Федеральной службы безопасности очень много работал и мало спал, проводя почти все время в разъездах по стране. Близились выборы, а Тальвар уль-Хак входил в узкий круг доверенных Искандера Хараппы; предаст премьер-министра он немного позже. Итак, дел у него было по горло: Искандер, чтобы во всем хоть чуть-чуть упредить соперников, доверил службе безопасности выявлять их планы, насаждать в их штаб доносчиков, ставить палки в колеса оппозиции, под любым предлогом сажать ее лидеров за решетку. Вот какими государственными делами была занята голова Тальвар уль-Хака, меж тем как некогда свернутая шея его вдруг отозвалась резкой болью. Тальвар лишь стиснул зубы и продолжал внимательнейше изучать фотографии, запечатлевшие некоторых политиков-сепаратистов в постели с красивыми юношами — испытанными сотрудниками госбезопасности, трудящимися на благо родины. Тут-то и настигло Тальвар уль-Хака видение — пришлось оторваться от дел. Показалось ему, что он не в самолете, а в резиденции Резы Хайдара, невидимкой притаился во тьме коридора. Ночь. По коридору движется Билькис Хайдар, закутанная, как всегда, в черное, до пят, покрывало. Она проходит мимо, не замечая его, и — о ужас! — покрывало у нее насквозь мокрое, с него капает что-то густое, темное — но только не вода. Это кровь. В неосвещенном коридоре за Билькис тянется черный ручеек.
