Сэмми никогда не был женат. Он делил это жилье с лысым и большеносым карликом Дхирендрой, снимавшимся в кино в мини-ролях и утверждавшим, что явил себя зрителям более чем в трех сотнях полнометражных фильмов; его сладкой мечтой было попасть в Книгу Гиннесса в качестве рекордсмена по числу кинолент с его участием. Карлик Дхирен готовил для бешеного Сэмми, занимался уборкой и даже, когда нужно, смазывал его железную руку. А ночью, при свете парафиновой лампы, он помогал Железяке в его маленьком хобби. Зажигательные бомбы, бомбы с часовым механизмом, взрыватели и бикфордовы шнуры; весь дом -с его шкафами, с его щелями и закутками, с теми особыми ямами, что они вырыли под полом их единственной комнаты и закрыли сверху досками для секретности, – они превратили в частный арсенал.
– Когда придут нас брать, – говорил Сэмми своему малорослому сотоварищу с жестоким, фаталистическим удовлетворением, – мы выйдем, дорогой мой, но мы от души хлопнем дверью.
Некогда мы с Сэмми были приятелями; у каждого из нас была по-своему изуродована рука, мы считали себя братьями по крови и несколько лет наводили ужас на весь город; недомерок Дхирендра, как ревнивая жена, сидел дома и готовил еду, которую Сэмми, возвращаясь еле живой от усталости после наших трудов, поглощал без единого слова благодарности и валился спать, оглашая комнату мощными отрыжками и громко извергая газы. Но теперь была еще Надья Вадья, и дурачок Сэмми, охваченный страстной любовью к этой недоступной девушке, моей невесте, был готов – о чем, во всяком случае, говорили стены его дома – снести с плеч мою ненавистную голову.
В прошлом Железяка был у Рамана Филдинга командиром номер один, супервожаком, боевиком из боевиков. Но когда Мандук, сам желавший заполучить Надью, приказал Сэмми поучить девку уму-разуму, Хазаре возглавил бунт. Несколько месяцев потом Мандук держал Сэмми на виду, не спуская с него своих холодных мертвых глаз, какими лягушка следит за жужжащей добычей. Потом он позвал Сэмми в свою святая святых, оснащенную телефоном-лягушкой, и объявил о его увольнении.
– Придется распрощаться с тобой, дружище, – сказал он.
– Игра важней, чем любой игрок, а ты у нас захотел играть по своим собственным правилам.
– Сэр нет капитан сэр. Сэр, леди и бача-лог
[137]
– это не противники сэр.
– Крикет изменился, Железяка, – промолвил Мандук мягко. – Я вижу, ты так и остался в джентльменской эпохе. Сэмми, мальчик мой, теперь у нас тотальная война.
Андхера – значит «тьма», и у себя в Андхери «Железяка» Сэмми Хазаре просиживал долгие часы, окутанный мраком. На ранней стадии своего помешательства из-за Надьи Вадьи он иногда пускался в пляс по комнате, держа перед лицом на манер маски цветной снимок Надьи Вадьи во всю страницу, в котором были прорезаны дырки для глаз, так что он мог смотреть на мир сквозь ее глазницы; девичьим фальцетом он распевал последние киношные шлягеры.
– Что под чоли у меня? – пел он, многозначительно поводя торсом. – Что под блузкой у меня?
Однажды Дхирендра, выведенный из себя запредельностью безумия своего друга и невозможным звучанием его голоса, проревел в ответ:
– Да сиськи же! Сиськи у нее под поганым ее чоли, что же еще? Буфера там у девки!
Но Сэмми, как ни в чем не бывало, продолжал петь.
– Любовь, – заливался он. – Любовь под блузкой у меня.
Однако теперь с пением, как видно, было покончено. Малыш Дхирен метался по комнате, стряпал, шутил, выделывал всякие трюки – стойки на руках, обратные сальто и прочие акробатические номера, – и все для того, чтобы подбодрить Сэмми, он даже дошел до того, что спел эту гадкую песню про блузку-чоли, несмотря на свое отвращение к Надье Вадье, к этой смазливенькой фикции, которая материализовалась невесть откуда и в один момент разрушила их жизнь. Малыш Дхирен не делился с Сэмми мыслью о том, что Надья Вадья – это особа, которой он лично с удовольствием бы напакостил.
Наконец Дхирендра нашел-таки волшебное заклинание, то самое «сезам, откройся», которое вернуло угрюмого Сэмми Хазаре к жизни. Карлик вскочил на стол, принял позу миниатюрной садовой статуи и произнес магическое слово.
– Циклонит, – заявил он.
Верность и нашим, и вашим никогда не составляла для Сэмми большой проблемы; не он ли годами брал деньги у моего отца и шпионил за Мандуком? Бедный человек ведь должен как-то жить, так почему не поддержать обе противоборствующие стороны? Нет, верность и нашим, и вашим -обычное дело; но никакой верности вообще? Это смущало. События, касающиеся Надьи Вадьи, каким-то образом разрубили все связи Железяки – с Филдингом, с «командой Хазаре» и ОМ в целом, с Авраамом, со мной. Отныне он играл сам за себя. И если Надья Вадья не могла принадлежать ему, почему она вообще должна была принадлежать кому бы то ни было? И если его дом не мог стоять, почему должны были непоколебимо выситься другие особняки и небоскребы? Да, карлик попал в точку. Хазаре знал секреты и умел мастерить бомбы. Это были козыри, оставшиеся в его распоряжении.
– Так я и сделаю, – произнес он вслух. Те, кто причинил ему зло, почувствуют тяжесть его железной руки.
– Трюкач-Трюкачка дают гарантию, – сказал Дхирен. -Высший сорт, постоянным клиентам – скидка.
У супругов с близлежащей киностудии, специализировавшихся на звуковых и зрительных эффектах – безобидных хлопках и вспышках, – была и другая специализация, более скрытая, но теснее связанная с реальностью. Без сомнения, они были мелкая сошка, но долгие годы они являлись для Железяки самыми надежными поставщиками гелигнита, тринитротолуола, часовых механизмов, детонаторов, бикфордовых шнуров. Но циклонит! Мощнейшая взрывчатка! У Трюкача-Трюкачки дела, должно быть, пошли в гору. Чтобы заполучить циклонит, кошелек у тебя должен быть тугим, связи – в самых высоких сферах. Киношную парочку, видимо, завербовала серьезная банда. Если циклонит завезен в Бомбей в таком количестве, что трюкачи могут позволить себе продать немножко на сторону, – значит, пахнет большой бедой.
– Сколько нужно? – спросил Сэмми.
– Кто знает?! – выкрикнул Дхирен, кривляясь. – Кто знает, сколько овса потребует наш конек?
– У меня золото припрятано, – сказал Сэмми Хазаре. -Наличность тоже. И у тебя есть заначка.
– У актера короткая жизнь, – запротестовал карлик. – Мне что, голодать на склоне дней?
– Никакого склона дней у нас не будет, – ответил Железяка. – Скоро мы вспыхнем как солнце.
x x x
У нас с «братцем» больше не было совместных ленчей. И для «нашего» отца годы, когда он пожирал плоть и пил кровь страны, были на исходе. Моя мать уже рухнула с высоты. Теперь настала его очередь.
История головокружительного падения Авраама Зогойби с самых высот бомбейской иерархии хорошо всем знакома; быстрота его полета и сила удара о грешную землю обеспечили этой истории широкую известность. Но одно имя в этой печальной повести полностью отсутствует, в то время как другое вновь и вновь мелькает в ее главах.
