В этот период краж мисс Джайя открыла мне тяжкую тайну моего младенчества. Мы с ней шли по Скандал-пойнт по ту сторону улицы от большого дома Чамчавала, и я, помнится, сделал замечание – чрезвычайное положение, надо сказать, только недавно вступило в силу – по поводу нездоровых отношений между госпожой Индирой Ганди и ее сыном Санджаем.
– Вся страна отдувается из-за проблем между матерью и сыном, – сказал я. Мисс Джайя, только что щелкавшая языком в знак неодобрения юной парочки, которая, взявшись за руки, шла по молу, теперь с отвращением фыркнула.
– Тебе в самый раз об этом судить, – сказала она. – Вся семейка. Извращенцы. Что сестры, что мать. Ты грудной был еще. Больно тошно.
Я не знал тогда и никогда не узнал, правду ли она говорит. Мисс Джайя Хе была для меня загадкой; она была настолько зла на свою горькую долю, что способна была на самую изощренную месть. Итак, допустим, это ложь, грязная ложь; но хочу открыть одну истину, пока я еще в настроении открывать истины. Я вырос с необычно вольным отношением к моему половому члену. Позвольте сообщить вам, что люди, бывало, хватали меня за него – да-да! – или иными способами, кто мягко, а кто настоятельно, требовали его услуг или указывали мне, как, где, с кем, каким образом и за сколько его использовать, и, как правило, я охотно слушался этих указаний. Это что, нормально? Думаю, не совсем, бегумы-сахибы… В других случаях этот самый член давал мне свои собственные указания и распоряжения, которые я тоже, как большинство мужчин, по возможности исполнял – с катастрофическими последствиями. Если мисс Джайя говорила правду, истоки такого поведения кроются в ранних ласках, на которые она столь мерзко намекала. Честно говоря, я вполне могу представить себе эти сцены, они не кажутся мне такими уж невероятными: мать забавляется с моим отросточком, пока кормит меня грудью, или три сестры столпились у моей кроватки и по очереди тянут за смуглый хоботок. «Извращенцы. Больно тошно». Аурора, танцевавшая над толпами в день Ганапати, говорила о безграничности людской извращенности. Так что это могло быть. Могло. Могло.
О господи, что же у нас за семья такая была – как дружно все кидались в поток, несущийся к гибельному водопаду! Я говорил, что думаю об «Элефанте» тех дней как о рае, и это действительно так – но для постороннего человека мой дом куда больше мог смахивать на ад.
x x x
Не знаю, можно ли назвать моего двоюродного дедушку Айриша да Гаму посторонним человеком, знаю лишь то, что, когда в возрасте семидесяти двух лет он впервые в жизни приехал в Бомбей, он производил такое грустное и жалкое впечатление, что Аурора Зогойби узнала его только по бульдогу Джавахарлалу у его ноги. Единственным, что осталось от прежнего самодовольного денди-англофила, была некая ленивая избыточность речи и жестикуляции, которую я, непрестанно силясь обуздать крутящийся на удвоенной скорости проигрыватель моей жизни и культивируя для этого в себе золотую медлительность, старался у него перенять. Он выглядел больным – глаза запавшие, небрит, истощен, – и я бы не удивился, если бы узнал, что к нему вернулся старый недуг. Но нет, он не был болен.
– Кармен умерла. – сказал он. (Пес тоже, конечно, был мертв, десятки лет прошли, как он издох. Но Айриш велел сделать из Джавки чучело, и к подушечкам его лап были прикреплены маленькие мебельные колесики, так что хозяин мог по-прежнему водить его на поводке.) Аурора сжалилась над ним и, отставив в сторону былые семейные дрязги, поселила его в самой роскошной гостевой комнате с самым мягким матрасом и одеялом, с самым лучшим видом на море и запретила нам хихикать над обыкновением Айриша разговаривать с Джавахарлалом, как будто он живой. В первую неделю двоюродный дедушка Айриш вел себя за столом очень тихо, словно бы не желая привлекать к себе внимание в опасении вызвать рецидив старой вражды. Ел он мало, хотя ему чрезвычайно нравились маринады «браганза» из лайма и манго, недавно буквально наводнившие город; мы старались на него не смотреть, но краем глаза видели, как старый джентльмен медленно поводит головой из стороны в сторону, как будто что-то потерял.
Наезжая в Кочин, Авраам Зогойби изредка наносил короткие, вымученные визиты вежливости в дом на острове Кабрал, поэтому мы кое-что знали о поразительных событиях в этой почти отрубленной ветви нашей подверженной вечным ссорам семьи, и мало-помалу двоюродный дедушка Айриш рассказал нам эту печальную и красивую повесть во всех подробностях. Когда Траванкур-Кочин превратился в штат Керала, Айриш да Гама окончательно распрощался со своей тайной мечтой о том, что европейцы в один прекрасный день вернутся на Малабарский берег, и, удалившись от дел, ушел в затворничество, во время которого вопреки филистерству, которым отличался всю жизнь, взялся за чтение полного канона английской литературы, вознаграждая себя сливками старого мира за неаппетитные превратности истории. Моя двоюродная бабушка Кармен и Принц Генрих-мореплаватель, два других участника необычного домашнего треугольника, все больше и больше тяготевшие друг к другу, стали в конце концов закадычными друзьями и часто засиживались далеко за полночь, играя в карты по высоким, хоть и условным, ставкам. Спустя несколько лет Принц Генрих достал тетрадку, где они записывали выигрыши, и полуулыбаясь, полусерьезно сказал Кармен, что она должна ему сумму, равную всему ее состоянию. Как раз тогда власть в штате перешла в руки коммунистов, о чем мечтал в свое время Камоинш да Гама, и акции Принца Генриха выросли параллельно с акциями нового правительства. Используя свои связи в кочинском порту, он выдвинул свою кандидатуру и с триумфом прошел в законодательное собрание штата фактически без всякой избирательной кампании. В тот самый вечер, когда он сообщил ей о своей новой должности, Кармен, взволнованная известием, вернула все свое потерянное состояние до последней рупии в покерном марафоне, кульминацией которого стал ее заключительный колоссальный выигрыш. Принц Генрих не раз говорил Кармен, что причиной ее неудач является неспособность вовремя свернуть игру, но на этот раз именно он был завлечен ею в ловушку; имея на руках четыре дамы, он взвинтил ставку до головокружительных высот, и, когда наконец она продемонстрировала ему своих четырех королей, он понял, что на протяжении всех этих проигрышных лет она тайком училась шулерскому искусству и что он пал жертвой самой продолжительной жульнической комбинации за всю историю карточных игр. Вновь сделавшись бедняком, он зааплодировал ловкости ее рук.
– Бедным никогда не перехитрить богатых, поэтому в итоге они всегда проигрывают, – сказала она ему дружелюбно. Принц Генрих встал из-за карточного стола, поцеловал ее в макушку и с той поры посвятил всю свою деятельность, как во властных структурах, так и вне их, претворению в жизнь партийной образовательной программы, ибо только образование может помочь бедным опровергнуть вердикт Кармен да Гамы. И когда уровень грамотности в новообразованном штате Керала стал наивысшим в Индии – Принц Генрих сам зарекомендовал себя толковым учеником, – Кармен да Гама принялась издавать ежедневную газету, рассчитанную на широкие массы: на рыбаков в приморских деревушках, на рисоводов в селениях у заросших гиацинтами заводей. Она обнаружила в себе подлинный талант к практическому руководству, и газета приобрела огромную популярность в бедных слоях, к великому неудовольствию Принца Генриха, потому что, держась вроде бы нормальной левой линии, издание тем не менее уводило людей от партии, и когда в штате взяла верх антикоммунистическая коалиция, Принц Генрих возложил за это вину на хитрый, змеиный листок Кармен не в меньшей степени, чем на политику центрального правительства.
