— Помогите! — сам не свой заорал я. — Отец! Доктор Лизандер! Помогите, скорее!
Спина Рибеля внезапно изогнулась с такой невероятной резкостью и силой, что я был уверен, что его позвоночник не выдержит подобной нагрузки и сломается как Ю5 тростинка. Я услышал странный шелест, похожий на шуршание сухой бумаги. После этого тело Рибеля конвульсивно сотряслось, и он упал набок обратно на стол и больше не двигался.
Доктор Лизандер вбежал в комнату, следом за ним — отец.
— Отойди от него, — приказал ветеринар и положил руку Рибелю на грудь. Потом приложил туда же стетоскоп и долго слушал сердце Рибеля. Потом приподнял веко здорового глаза собаки — глаз закатился наверх, и виден был только белок.
— Держись, напарник, — шепнул отец и взял обеими руками мои плечи. — Нужно держаться.
— Ну что ж, — проговорил наконец доктор Лизандер, — думаю, что подписывать ничего уже не придется.
— Нет! — выкрикнул я. — Нет! Папа, нет!
— Давай-ка двигать домой, Кори. Уже самая пора.
— Но папа, я же молился, я просил! Я просил, чтобы он не умирал. Рибель не мог просто так взять и умереть. Он не мог поступить так со мной!
— Кори. — Голос доктора Лизандера был тих, но тверд. Мне пришлось взглянуть на него сквозь пелену горячих слез.
— Рибель…
Кто-то всхлипнул.
Звук был настолько неожиданным, что мы все вздрогнули, как будто в гулком выложенном кафелем помещении выстрелили из пистолета. Потом кто-то тяжело и хрипло вздохнул.
Рибель повернул к нам голову, из его ноздрей текла кровь и пена. Его здоровый глаз метался по сторонам, голова моталась из стороны в сторону, будто сознание его было затуманено долгим ужасным и тяжким сном.
— Мне казалось, вы сказали… — начал отец.
— Но он умер! — Доктор Лизандер был откровенно потрясен, его глаза буквально расширились от удивления. — Майн… Господи Боже мой! Эта собака была мертва!
— Он жив! — крикнул я. — Рибель жив. — Меня переполняло неизмеримое счастье. — Он жив! Я же говорил вам!
— Это невозможно! — потрясение выдохнул доктор Лизандер. Он едва мог держать себя в руках, его пальцы тряслись. — У него же остановилось сердце! У него остановилось сердце, и он не дышал. Он умер.
Рибель попытался подняться на лапах, но у него не было для этого сил. Потом сильно икнул. Ничего еще не понимая, я подошел к своему псу и дотронулся до теплой ложбинки на его спине. Рибель задрожал, потом, странно изогнувшись, припал щекой к стальному столу и принялся лизать сталь окровавленным языком.
— Он не умрет, — уверенно сказал я. Слезы у меня кончились.
— Я молился, и Смерть ушла от него.
— Я не могу.., я не в силах… — начал было доктор Лизандер, но больше не сказал ничего.
Дело № 3432 так и осталось лежать на столе ветеринара неподписанным.
Рибель проспал всю следующую ночь и проснулся на другой день, потом поспал еще и опять проснулся. Доктор Лизандер каждый час выслушивал его сердце и измерял температуру, а показания аккуратно записывал в журнал. Спустившись из кухни, миссис Лизандер спросила нас с отцом, не хотим ли мы подкрепиться чаем с яблочным пирогом, и мы послушно поднялись вслед за ней наверх, в кухню. Я был совершенно спокоен; во мне поселилась непоколебимая уверенность, уверенность в том, что, пока меня не будет рядом, мой пес не умрет. Отец выпил чашку чая, предложенную ему миссис Лизандер, а я запил свой кусок пирога кока-колой. Потом отец попросил у миссис Лизандер разрешения воспользоваться телефоном, позвонил маме и сказал, что, похоже, Рибель выживет, а мы скоро вернемся домой.
Мне ведено было приготовить для Рибеля место в сарае Лизандеров, рядом с кухней. В этом сарае уже водилась кое-какая живность, в частности, в клетках обреталась парочка птиц, в колесе без конца носился сурок. Из птиц там жили канарейка и волнистый попугайчик, две другие птичьи клетки были пусты. Я спросил об этом миссис Лизандер, и та ответила, что очень любит сладкоголосое пение канареек, и принесла пакетик птичьего корма.
— Покормишь наш их пациентов? — спросила она, и я сказал, что да, конечно, покормлю.
— Только давай им понемножку. Они еще не совсем оправились, но скоро им должно полегчать.
— Кто их хозяева?
— Попугайчика принесла миссис Гровер Дин. А владелица канарейки — правда она миленькая? — миссис Юдит Харпер.
— Миссис Харпер? Моя учительница?
— Да, совершенно верно.
Наклонившись вперед, миссис Лизандер стала разговаривать с канарейкой, издавая языком тихие щелкающие звуки. Тихие и нежные трели, которые выводила жена ветеринара, показались мне очень странными, потому что лицо, производящее их, более всего напоминало лошадиную морду. Заметив, что в кормушке появился корм, канарейка принялась осторожно выбирать себе на завтрак семена.
— Ее зовут Колокольчик. Привет, Колокольчик, ты мой ангел!
У Луженой Глотки есть канарейка по имени Колокольчик! Вот это да, в голове не укладывается!
— Больше всего на свете я люблю птиц, — говорила мне тем временем миссис Лизандер. — Они такие доверчивые, так близки к Богу и так добры и чистосердечны. Только посмотри на них, на моих крылатых друзей.
Проводив меня обратно в гостиную, миссис Лизандер показала мне свою коллекцию из двенадцати фарфоровых птичек, аккуратно расставленную на пианино.
— Я привезла их с собой из самой Голландии, — сказала она. — Сколько я себя помню, они всегда были со мной, эти маленькие птички.
— Они очень красивые.
— Они не просто красивые, они прекрасны. Глядя на них, я предаюсь приятным воспоминаниям: я вижу Амстердам, каналы и тюльпаны, тысячи тюльпанов, отчего весной склоны холмов словно в огне.
Миссис Лизандер взяла в руку крохотную малиновку и указательным пальцем погладила ее алую грудку.
— Когда мы бежали, мне пришлось в спешке укладывать чемоданы, и мои птички сломались. Разбились вдребезги. Но я склеила их снова, собрала каждую по кусочку. Я постаралась, видишь, Кори, трещины почти незаметны.
Миссис Лизандер показала мне вблизи, где птички разбились на кусочки и как она склеила их.
— Я тоскую по Голландии, — проговорила она. — Очень тоскую.
— Может, вам стоит вернуться назад? Вы когда-нибудь думали об этом?
— Когда-нибудь, может быть, это станет возможным. Франц и я, мы много говорим об этом. Мы даже купили проспекты туристических фирм. Но тем не менее.., то, что случилось с нами.., нацисты и все эти ужасы.
Жена ветеринара нахмурилась и осторожно вернула малиновку на ее прежнее место между иволгой и колибри.
— Не все, однажды разбившееся на части, удается так просто склеить снова.
Я услышал собачий лай. Это был голос Рибеля, хриплый, но уже окрепший. Лай Рибеля доносился до нас через вентиляционное отверстие, поднимавшееся из подвала на цокольный этаж.
