Мисс Грейс поправилась. Ей пришлось несколько недель отлежать в больнице в Юнион-Тауне, но оттуда она вышла как новенькая: пуля не задела ничего, что нельзя было зашить и что бы потом само не срослось. Лично я, глядя на мисс Грейс, всегда считал, что для того, чтобы сбить эту женщину с ног, обычных средств недостаточно.
Историю Лэнни и Малыша Стиви Коули я услышал от отца, которому в свое время все рассказал шериф: Лэнни и Донни Блэйдок повстречались в Бирмингеме, где девушка, в семнадцать лет сбежавшая из дома, работала стриптизершей в ночном, клубе “Порт-Саид”. Донни уговорил Лэнни уйти из ночного клуба и присоединиться к “семейному бизнесу” Блэйлоков. Он посулил ей роскошную жизнь, тряпки и большие деньги, а кроме того, подкупил еще тем, что парни с авиабазы — настоящие джентльмены и знают, как обращаться с девушками, даже принимая их услуги за деньги. Лэнни согласилась работать в Зефире у мисс Грейе, а через месяц у Вулворта, подбирая себе летний гардероб, встретилась со Стиви. Скорее всего это не была любовь с первого взгляда, но что-то очень близкое и, безусловно, очень романтичное. Малыш Стиви уговорил Лэнни уйти от мисс Грейс и найти себе более достойное занятие. Они собирались пожениться. Мисс Грейс, будучи мудрой женщиной, не стала мешать Лэнни, потому что ей не нужны были девушки, неспособные полностью отдаться работе. Но к тому времени Донни Блэйлок совершенно уверился в собственных фантазиях: он считал себя дружком Лэнни. Ко всему прочему ситуация усугублялась и давней ненавистью Донни к Малышу Стиви, ибо, что бы ни говорил Донни, Полуночная Мона всегда и во всем легко обставляла Большого Дика. По стойкому убеждению Донни, единственной возможностью снова завладеть Лэнни было полностью вывести Малыша Стиви из игры. В недрах пылавшей Полуночной Моны сгорели и мечты Лэнни о новой жизни, потому что с потерей Стиви собственная судьба стала девушке совершенно безразлична, она уже не задумывалась, чем занимается, с кем и где. Как заметила мисс Грейс, душа Лэнни стала жесткой, как камень.
После происшествия на дороге Лэнни решила вернуться домой, повзрослевшая и набравшаяся жизненного опыта.
И познавшая горести.
Это было последнее, что я о ней слышал.
Кое-что о Лэнни донеслось до меня и из других болтливых ртов. Донни арестовали и теперь держали в городской тюрьме позади мэрии. Блуждавшего в лесу Донни нашли фермеры с ружьями. Зрелище двуствольного дробовика перед лицом, заряд которого был способен снести голову, вывел Донни из тумана и позволил ненадолго собраться с мыслями и вернуться к действительности ровно настолько, чтобы он успел сознаться в убийстве Малыша Стиви Коули и рассказать, как все было. Теперь никто не сомневался, что Блэйлокам не удастся избежать длинной руки закона, даже несмотря на то, что на этой руке лежала грязь блэйлоковых денег.
Пришел ноябрь и наложил свои холодные руки, покрытые инеем, на сады и палисадники Зефира. Холмы вокруг города окончательно сделались коричневыми, листва почти вся облетела. Листья высохли и, когда кто-нибудь ступал на них, громко хрустели под ногами, словно крохотные шутихи.
Этот тихий треск мы услышали под окнами своего дома во вторник вечером. В очаге горел огонь, отец читал в кресле-качалке свежую газету, а мама колдовала над поваренной книгой, изучая рецепт нового пирога или пирожного.
В дверь постучали, и отец поднялся, чтобы открыть. На крыльце в свете фонаря стоял шериф Джуниор Талмадж Эмори с шляпой в руках; его длинное лицо было напряжено. Воротник его куртки был поднят — на улице уже здорово похолодало.
— Можно мне войти, Том? — спросил шериф.
— Не знаю, что и сказать, — ответил отец.
— Ты не хочешь со мной разговаривать, мне это понятно. Я не стану закатывать по этому поводу истерик. Но.., я уверен, Том, что ты не станешь возражать на то, что я хочу сейчас тебе сказать.
Мама подошла к дверям и стала позади отца.
— Пусти его в дом, Том, — сказала она. — Нельзя держать человека на таком холоде.
Отец шире распахнул дверь, и шериф вошел в наш дом, оставив позади тьму и холод.
— Привет, Кори, — бросил он.
Я уютно сидел на полу рядом с камином и делал домашнее задание по истории штата Алабама. Теплое местечко у камина, так любимое Рибелем, сейчас казалось душераздирающе пустым. Но жизнь все равно продолжалась.
— Привет, — отозвался я.
— Кори, поднимись, пожалуйста, в свою комнату, — приказал мне отец, но шериф Эмори остановил его:
— Том, мне бы хотелось, чтобы Кори тоже все слышал, потому что он был главным участником во всем случившемся, и без него… В общем, ты меня понимаешь.
Так я остался сидеть у камина. Шериф Эмори, согнувшись в три погибели, уместил свое тощее тело Ичабода Крейна в кресле и положил свою шляпу на кофейный столик. Потом некоторое время посидел молча, разглядывая серебряную звезду, украшавшую шляпу. Отец снова уселся в кресло, а мама — в любой ситуации остававшаяся добросердечной хозяйкой — заботливо спросила шерифа, не желает ли тот подкрепиться куском яблочного пирога или пирожным, на что тот отрицательно покачал головой. Тогда мама тоже опустилась в кресло, стоявшее ровно на таком же расстоянии от камина, что и кресло отца, только с другой его стороны.
— Мне недолго осталось носить звание шерифа, — заговорил наконец Эмори. — Мэр Своуп подыскивает нового человека на эту должность, и как только его выбор будет сделан, я сниму звезду. Думаю, что мне осталось ждать не больше полумесяца.
Шериф тяжело вздохнул.
— До начала декабря я с семьей собираюсь уехать из города.
— Жаль все это слышать, — ровным голосом отозвался отец. — Но еще обидней мне было узнать то, о чем рассказал Кори. Хотя для того, чтобы уличить тебя, Джей-Ти, этого все равно было бы недостаточно. Ведь если бы я пришел к тебе в участок с обвинениями, ты бы просто мог от всего отказаться.
— Скорее всего так бы оно и вышло. Это плохо, но я должен это признать. Но ты поверил своему сыну, потому что если ты не можешь верить своей плоти и крови, то кому еще ты можешь верить?
Отец невесело улыбнулся. Казалось, его рот был заполнен непереносимой горечью, от которой он никак не мог избавиться.
— Бога ради, почему ты так поступил, Джей-Ти? Что толкнуло тебя взять у Блэйлоков деньги и покрывать этих подонков? Они травят людей самогоном и обдирают в игорном притоне того, кто слабее. И ты закрывал на все это глаза. Не говоря уже о заведении мисс Грейс. Я уважаю ее как человека, но, Бог свидетель, было бы лучше, если бы она нашла себе другое занятие. Что еще ты сделал для Большого Дула? Чистил ему сапоги?
— Да, — ответил шериф.
— Что “да”?
— Я чистил ему сапоги. Я действительно это делал. На лице шерифа Эмори появилась слабая вымученная улыбка. Его глаза превратились в пару больших черных дыр, в колодцы, полные горя и раскаяния. Его улыбка ушла, оставив кривую гримасу боли.
— Я приезжал в дом Большого Дула и регулярно получал там деньги. Он платил мне каждое первое число месяца. Две сотни долларов в белом конверте с моим именем. “Шерифу Джу-джу”. Так он звал меня.
