Шарлотт и Морри познакомились еще студентами и были женаты сорок четыре года. Теперь я часто наблюдал за Шарлотт: как она напоминала Морри про лекарство, или подходила к нему и нежно гладила его шею, или говорила о сыновьях. Слаженная команда. Подчас им достаточно было взгляда, чтобы понять, кто о чем думает. Шарлотт в отличие от Морри была очень сдержанной, и он относился к этому с необычайным уважением. Бывало, в нашей беседе он вдруг говорил: «Шарлотт может быть неприятно, если я расскажу об этом», — и тут же прекращал разговор. И ЭТО были единственные минуты, когда Морри воздерживался от откровенности.
— Одно я точно знаю о супружестве, — продолжал Морри. — Супружество — это проверка за проверкой. Ты постепенно узнаешь, кто ты есть и кто твой партнер, и можете ли вы друг к другу приспособиться.
— А есть ли какие-нибудь правила или признаки, по которым заранее можно понять, сложится твоя супружеская жизнь или нет?
— Если б это было так просто, — улыбнулся Морри.
— Я знаю, что непросто.
— И все же, — сказал Морри, — по моим наблюдениям, в любви и супружестве есть некие правила. Если ты не уважаешь своего партнера, дела твои плохи. Если не умеешь идти на компромисс, дела твои плохи. Если не умеешь откровенно говорить о том, что происходит между вами, дела твои плохи. И если у вас разные взгляды на жизнь, дела ваши плохи. У вас должны быть одни и те же ценности. И знаешь, Митч, какая самая главная из этих ценностей?
— Какая?
— Вера в значимость супружеской жизни.
Морри усмехнулся и прикрыл на мгновение глаза.
— Лично я, — вздохнул он — считаю, что супружество — штука очень стоящая, и, если не испытаешь, что это такое, многое потеряешь.
А под конец Морри процитировал строчку одного стихотворения, которое для него звучало молитвой: «Любите друг друга — иль погибните вы».
— А вот у меня есть вопрос, — говорю я.
Морри костлявыми пальцами прижимает очки к груди, которая вздымается и опадает с каждым нелегким вдохом и выдохом.
— Какой такой вопрос?
— Помните Книгу Иова?
— Ту, что в Библии?
— Да. Иов — хороший человек, но Бог посылает ему страдания. Чтобы испытать его веру.
— Помню.
— Отбирает у него все: дом, богатство, семью…
— Здоровье.
— Да, напускает на него болезнь.
— Чтобы испытать его веру.
— Правильно, чтобы испытать его веру. Так вот, мне интересно…
— Что интересно?
— Что вы об этом думаете?
Морри тяжело кашляет. Руки его дрожат и плетями падают вдоль тела.
— Я думаю, — говорит Морри улыбаясь, — что Бог немного перестарался.
Вторник одиннадцатый. Мы говорим о нашей культуре
— Стукни его сильнее.
Я стучу Морри по спине.
— Сильнее.
Я ударяю снова.
— Меж лопаток… а теперь пониже.
Морри в пижамных брюках лежит в кровати на боку, прижавшись головой к подушке, с открытым ртом. Физиотерапевт показывает мне, как выбивать яд из его легких, чтобы он там не скапливался и Морри мог дышать.
— Я… всегда знал… что тебе хотелось… меня стукнуть, — выдохнул Морри.
— Точно, — рассмеялся я, колошматя по его бледнокожей спине. — Вот вам за ту четверку на втором курсе! Бац!
Мы рассмеялись нервным смехом — так смеются дьявольским шуткам. Это была бы очень милая сценка, если б мы не знали, что за всем этим стоит. Болезнь Морри подбиралась к последнему бастиону — легким. Он предвидел, что умрет от удушья, и мне трудно было представить конец страшнее этого. То и дело Морри закрывал глаза и пытался втянуть в себя воздух через рот и ноздри, и это напоминало вытягивание якоря со дна морского.
Был ранний октябрь, на дворе стало чуть прохладнее, и весь Западный Ньютон обсыпало охапками листьев. Физиотерапевт и медсестра приходили обычно утром, и я старался в это время отлучиться. Но неделя шла за неделей, время было на исходе, и меня все меньше и меньше стало смущать то, что смущало прежде. Я хотел быть там. Все видеть. И это было совсем не в моей натуре, как, впрочем, и многое другое, что происходило со мной за последние недели в доме Морри.
Так вот, я наблюдал, как физиотерапевт возилась с лежавшим в постели профессором: стучала по его спине и спрашивала, становится ли ему легче дышать. А во время перерыва она обратилась ко мне — не хочу ли я тоже попробовать. Я согласился и увидел, как Морри мне улыбнулся с подушки.
— Не слишком усердствуй, — предупредил он. — Я все-таки старик.
Я принялся стучать по его спине и бокам, поворачивая тело так, как учила физиотерапевт. Одна мысль о том, что Морри будет теперь прикован к постели, была мне невыносима. В ушах так и звенел его афоризм: «Коль с кровати ты не встал, это значит — дуба дал». Повернутый на бок, Морри казался таким маленьким и хрупким, словно это был не мужчина, а мальчик. Бледная кожа, редкие седые волосы и слабые, беспомощные руки. Я подумал о том, сколько стараний мы прилагаем, чтобы выглядеть мускулистыми — отжимаемся, упражняемся с гантелями, а природа в конечном счете сводит все к нулю. Старательно разминая Морри, как велела физиотерапевт, я ощущал под пальцами рыхлую плоть. Я стучал по его спине, а хотелось, по правде говоря, стучать кулаками по стене.
— Митч…
Я стукнул в очередной раз, Морри глотнул воздух, и голос его взметнулся ввысь, как молот над наковальней.
— Да?
— Когда же… это я… поставил тебе… четверку?
Морри верил в природную доброту людей. Но в то же время он видел, во что люди могут превратиться.
— Люди становятся низкими, только когда им что-то угрожает, и это то, что без конца делает наше общество. И наша экономика. Даже те, у кого есть работа, живут под угрозой страха ее потерять. А когда ощущаешь угрозу, ты начинаешь заботиться только о себе. И начинаешь обожествлять деньги. Это часть нашей культуры, — выдохнул Морри, — которую я не принимаю.
Я кивнул и сжал его руку. Мы теперь часто соприкасались руками. Еще одно новшество в моей жизни. То, чего прежде я стыдился или смущался, теперь стало обыденным. Прозрачный катетеровый мешок, подключенный к трубочке внутри Морри и наполненный жидкими зеленоватыми отходами, теперь покоился на полу прямо возле моей ноги. Еще несколько месяцев назад я бы при виде его испытал омерзение, теперь же не придавал этому никакого значения, так же как и запаху, наполнявшему комнату после того, как Морри ходил на переносной стульчак. Морри больше не мог передвигаться с места на место, закрывать за собой дверь туалета и распылять освежитель воздуха перед уходом. Здесь была его постель, его кресло, его жизнь. Если бы меня затолкали в этакий наперсток, вряд ли в моей комнате пахло бы лучше.
