— Что такое? Ты читаешь мне меня?
Голос его был чистым и глубоким, проникающим в душу. Он не был громким и все равно заполнял все вокруг. Наверно, такой голос был бы у ливня, умей ливень говорить.
Лукас изо всех сил постарался ответить собственными словами, но сказал:
— Земля — разве этого мало? Мне не нужно, чтобы звезды спустились хоть чуточку ниже, я знаю, они хороши там, где есть, их довольно для тех, кто и сам из звездных миров…
— Удивительно, — сказал Уолт. — Кто ты такой?
Лукас не мог ему этого сказать. Он стоял, маленький и дрожащий, у ног Уолта. Его сердце с болью ударялось о ребра.
Уолт присел перед Лукасом на корточки. Колени у него тихонько хрустнули, как влажные сучья.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Лукас.
— Лукас… Откуда ты так хорошо знаешь мои стихи?
Лукас ответил:
— Я товарищ и собрат людей, таких же бессмертных и бездонных, как я; они не знают, как они бессмертны, но я знаю.
Уолт засмеялся опять. Лукас ощутил его смех как электрический разряд, всем своим телом, всем скелетом, словно бы Уолт не просто смеялся, а исторгал смех наружу из земных недр, и тот через тротуар, через подошвы ботинок входил в Лукаса.
— Ты замечательный мальчик, — сказал Уолт. — Как замечательно, что я тебя здесь встретил.
Лукас собрался с духом и сказал:
— Сэр, не позволите ли задать вам один вопрос?
— Конечно, задавай. Если смогу, отвечу.
— Сэр, правда, что мертвые возвращаются к нам травой?
— Да, мой мальчик Они и в траве и в деревьях.
— И только?
— Нет, не только. Они повсюду вокруг нас. Они в воздухе и в воде. Они в земле и в небе. Они в наших головах и в наших сердцах.
— А в машинах?
— Ну да, и в машинах тоже. Они везде.
Выходит, Лукас был прав. Если у него и оставались какие-то сомнения, то вот он — ответ на них.
— Спасибо, сэр.
— Расскажи мне о себе, — попросил Уолт. — Что у тебя за семья? А в школу ты ходишь?
Лукас не мог придумать, как попонятнее ответить. Что он мог сказать Уолту, как объяснить себя?
Он дал подробный ответ:
— Я кое-что ищу, сэр.
— И что же ты ищешь, паренек?
Он не мог сказать «деньги». Они были жизненно необходимы, но теперь, когда он глядел на лицо и бороду Уолта под изгибом шляпных полей, они казались ему таким пустяком. Ответить Уолту «деньги» — это вышло бы так же, как тогда, когда он, пылая любовью, стоял в передней у Кэтрин, а получил лишь баранью шейку и немного картошки. Пришлось бы объяснять, зачем ему деньги, почему они так ему нужны, но эта задача, эти долгие объяснения превышали то, на что он был способен.
— Что-то важное, сэр, — только и смог ответить Лукас.
— Понятно. Все мы, наверно, ищем что-то важное. Можешь поточнее сказать, что ты ищешь?
— Что-то необходимое.
— А я не мог бы тебе в этом помочь?
— Вы все время мне помогаете.
— Рад слышать. А эту свою драгоценную вещь ты надеешься найти на Бродвее?
— Я нашел вас, сэр.
Уолт снова исторг из земли смех. Лукас почувствовал его всем своим телом.
Уолт сказал:
— Мой мальчик, меня вряд ли назовешь драгоценностью. Я старый слуга, и только-то. Я бродяга и смутьян. Знаешь, что я думаю?
— Что, сэр?
— Я думаю, тебе надо пройти повсюду. Я думаю, тебе надо обыскать весь Бродвей и то, что за ним. Я думаю, тебе надо обшарить весь мир.
— Сэр, мне это будет непросто.
— Не все сразу, не за один вечер. Сдается мне, ты немного поэт. Сдается, в поисках ты проведешь всю свою жизнь.
У Лукаса замерло сердце. Деньги были ему нужны прямо сейчас. Он сказал:
— Надеюсь, так не будет, сэр.
— Увидишь, сам все увидишь. Поиск тоже может быть целью. Понимаешь, что я имею в виду?
— Нет, сэр.
— Думаю, ты поймешь. Вырастешь и поймешь.
— Сэр, мне нужно…
— Что тебе нужно?
— Мне нужно знать, в какую сторону идти.
— Иди, куда позовет тебя сердце.
— Мое сердце — плохой советчик.
— Не такой уж и плохой. В этом ты можешь мне поверить.
Лукас вздрогнул. Он боялся, что вот-вот заплачет. Надеялся, что Уолт не заметит подступивших к его глазам слез.
— Хочешь, я подскажу тебе, куда идти? — спросил Уолт негромко.
— Да, сэр, пожалуйста.
— Ну хорошо. Ступай на север. К городским окраинам и дальше. Иди туда, где дома становятся меньше и где начинает расти трава.
— На север?
— Этот путь не лучше и не хуже других. Ты хотел, чтобы я тебя направил, вот я и делаю это. Повелеваю тебе идти на север.
— Спасибо, сэр.
— Ты придешь сюда завтра? — спросил Уолт. — Придешь ко мне сюда завтра вечером в это же время и расскажешь, что ты нашел?
— Да, сэр. Если вы так хотите.
— Я очень хочу. Не каждый день встретишь кого-то, похожего на тебя.
— Ребенок сказал… — начал Лукас.
Уолт подхватил, и они прочитали хором:
— … «Что такое трава?» — и принес мне полные горсти травы; что мог я ответить ребенку? Я знаю не больше его, что такое трава.
— Спокойной ночи, сэр.
— Спокойной ночи, Лукас. Надеюсь, ты придешь завтра. Я буду тебя здесь ждать.
— Спасибо, сэр.
Лукас повернулся и пошел. Направляясь на север, как ему сказал Уолт, он шагал по Бродвею, мимо магазинов и гостиниц. Некоторое время спустя он обернулся и увидел, что Уолт стоит и смотрит на него. Лукас махнул ему рукой. Уолт ответил тем же.
Он искал деньги, а вместо этого нашел Уолта. Уолт послал его на север.
Лукас все шел вдоль по Бродвею. Он миновал Юнион-сквер и шел дальше, пока большие дома не поредели, а людей не стало совсем немного, пока вокруг не раскинулись поля, среди которых там и тут светились окошки деревенских домиков и, более ярко, окна солидных домов, кирпичных или из известняка, гордо высящихся в тишине на просторе. Он призраком двигался по дороге, местами мощеной, а местами нет. На пути ему попался один особенно величественный дом с каменным фасадом и белыми колоннами. Внутри он заметил (его обитатели не задергивали штор, в такой-то глуши) царственного вида женщину в белом платье, с кубком рубинового вина в руке она стояла у собственного портрета, где была изображена в том же самом платье. В комнату вошел и остановился подле нее мужчина в жилете. У него был очень острый подбородок — хотя нет, просто у него была борода того же цвета, что и кожа, и волосы на голове того же цвета, что и кожа. Лукас подумал, что сейчас он появится и на портрете, но он не появился. Мужчина что-то сказал женщине, та рассмеялась и дала ему отпить из своего кубка. На портрете она сохраняла полную безмятежность.
