Пит сказал:
— Надо было сразу поднять тревогу.
В его словах не было упрека. Он просто констатировал факт. Всякое случается.
— Откуда он звонил, известно? — спросила она.
— Из телефона-автомата. С угла Бауэри и Второй улицы.
— Ага.
— Так должно было случиться, рано или поздно. — Он смачно отхлебнул кофе.
— Не думала, что и со мной случится.
— Иди домой. Попроси приятеля налить тебе стаканчик и отвести поужинать в какое-нибудь симпатичное местечко.
— По-твоему, ему было столько лет, как это кажется по голосу?
— Трудно сказать. Дождись результатов экспертизы.
— Откуда у ребенка бомба?
— Думаю, оттуда же, откуда они берут и остальные смертельные орудия, — от родителей.
— Пит…
— Что?
— Ничего. Увидимся завтра.
— Отлично. Выпей и хорошенько выспись. Тебе это поможет.
Она вернулась к себе в отсек, взяла сумочку. Эд Шорт должен был ее сменить только через полчаса, но уйти она все равно могла — людей, которые принимали звонки, хватало и без нее. Ей было неприятно в этом признаться, но сейчас, прослушав пленку, она хотела как можно быстрее покинуть это место.
На ходу она торопливо попрощалась с коллегами, которые были заняты на своих телефонах и, судя по всему, не обратили внимания, что она уходит до окончания смены. В холле она поежилась. Ей не хотелось об этом раздумывать, но здешний интерьер нарочно, видимо, был спланирован так, чтобы производить максимально мрачное впечатление. Можно сделать перегородки между отсеками цвета трехдневного трупа? Разумеется. А так, чтобы с потолка, покрытого молочно-белыми панелями, всех и каждого заливал зеленоватый свет? Пожалуйста. А чтобы кондиционеры распространяли по помещению запах горелого кофе? Как вам будет угодно.
Она спустилась в вестибюль и миновала пост охраны. Вечернее небо над Бродвеем было издевательски красивым, астральные ветры гнали по полям увядающей лаванды стаю розовато-дымчатых облачков. Здорово, что отдел профилактики разместили именно здесь, а не в полуподвале на Сентер-стрит, где сидели оперативники, юристы и секретариат. Поесть там можно только с уличного лотка или взять что-нибудь на вынос в китайской забегаловке, а в магазинах продаются безвкусные вечерние наряды, рассчитанные на ущербных покупателей, готовых расстаться с десятой частью заработка только ради того, чтобы потом хвастаться синтетическим свитером с блестками или парой туфель из поддельной кожи аллигатора. На углу Бродвея и Принс-стрит все было совсем по-другому. Здешние магазины ориентировались на продвинутую молодежь, торговали модными кроссовками и джинсами с явно избыточным количеством карманов и молний, футболками с анархическими лозунгами и физиономиями поверженных героев — Че Гевары, Джими Хендрикса
[13]
и «Грейтфул Дэд».
[14]
Она посмотрела в сторону юга, туда, где все произошло. Место происшествия, должно быть, все еще оцеплено, полицейские прочесывают перекресток. Зияющая пустота на месте башен-близнецов поражала даже спустя столько времени. Теперь, когда башен не стало, было видно, как по небу проплывают мохнатые облака, как восходит бледный ломтик луны.
Та же луна поднималась и над бесчисленными маленькими городками, утыканными деревьями и испещренными светлыми пространствами лужаек, над городками, жители которых совершают убийства разве что в душе; где вся непыльная работа полицейских — это подростковые правонарушения и эпизодические случаи насилия в семье, где никому не нужны специалисты, умеющие проникнуть в истинные намерения бомбистов и отравителей, вооруженных «узи» радетелей расовой чистоты и размахивающих мачете стариков.
И где, конечно же, не место человеку вроде Кэт. В таком городке с непривычки и от одиночества она бы начала постепенно угасать и, вероятно, все больше и больше времени проводила бы на табурете в баре местного стейк-хауса, где бы ровными рядами выстраивала перед собой выпитые рюмки, стараясь говорить потише и не исписывать салфетки своими заметками.
Она поднялась до Бонд-стрит, повернула на восток Люди на улице занимались обычными делами, но в общей атмосфере чувствовалась перемена. На всех подействовало известие о взрыве. Молодой человек с дипломатом в руках, который шел впереди Кэт, втянул голову в плечи, словно ожидал удара сверху. Три девушки-азиатки остановились у витрины, взглянули на выставленные там туфли, переглянулись и пошли дальше — может, подумали, как бы на них не обрушился дождь битого стекла? Опасность, веявшая в воздухе последние несколько лет, достигла наивысшей концентрации; люди теперь отчетливо слышали ее запах. Сегодня им напомнили (нам напомнили) о том, что большая часть мира знала уже многие века: человек очень легко, практически в любой момент, может совершить смертельную для себя ошибку. О том, что все мы ходим живыми и невредимыми только потому, что никому еще не пришло в голову нас убить. Что нам, спешащим по своим делам, не дано знать, минуем ли мы катастрофу, или она нас накроет.
Кэт шла по Бонд-стрит мимо заоблачно дорогого японского ресторана, мимо магазинной витрины, на которой очередной оптимист вывесил оповещение о близящемся открытии еще одного бутика, просуществовать которому суждено полгода или около того. Перейдя Лафайет, она свернула на Пятую улицу, к своему кварталу, к своему дому, к месту, которое она привыкла называть своим домом, хотя семь лет назад, переехав сюда, видела в нем лишь несколько недорогих мрачноватых комнат, где она проведет первое время после развода, пока не начнет новую настоящую жизнь в новой настоящей квартире. Забавно, как за семь лет ее дом из трущобы превратился в настоящее сокровище, как знакомые теперь недоумевали, путем каких комбинаций ей удалось заполучить квартиру на темном четвертом этаже без лифта, цену за которую хозяин не может поднимать по своему желанию, да еще в таком квартале, где у вас в подъезде по ночам не мочатся наркоманы. Кто знает, может, наши потомки станут ценить орлоновые в блестках свитера, которые продают на Нассау-стрит? Вдруг дойдет и до того, что картонные, под аллигатора, тайваньские туфли будут представляться наследием золотого века?
Вокруг были расслабленные обитатели Пятой улицы. Две литовские женщины, как всегда, сидели на тротуаре на своих складных алюминиевых стульях, но вместо того, чтобы с царственной скукой во взгляде рассматривать прохожих, они склонились друг к дружке и живо что-то обсуждали на своем языке, покачивая при этом головами. Парочка панков с рыжими ирокезами на голове топали сегодня по улице с какой-то особенной яростью — ну что, народ, вам охренительно странно, что эта байда рванула прямо в ваши сраные рожи? И только бездомного старика на его вечном посту у цветочного магазина, похоже, ничто не коснулось, он по-прежнему пел свои не слышные другим песни — наемный плакальщик квартала, за всех его жителей оплакивающий мертвых.
