— Уолт?… — сказала Кэт.
Никакого ответа. Женщина замерла, распластав на столе ладони и слепо глядя в пространство прямо перед своим чопорным розовым лицом.
Не прошло и двадцати минут, как Пит позвонил Кэт на сотовый.
— Вы его нашли? — спросила она.
— Нет. Тут никого. По-моему, тебе тоже стоит подъехать. Я выслал за тобой патрульную машину.
Здание на Ривингтон-стрит оказалось одной из последних сохранившихся развалюх, втиснутой между магазином для скейтбордистов и винным баром. Стены покрывала облупившаяся штукатурка, мертвенно-бледная, как очень старый леденец. Напротив через улицу на до блеска обработанном пескоструйщиками кирпиче перестроенного промышленного здания висело зеленое полотнище, извещавшее, что в самом скором времени в продажу поступят «роскошные мансардные квартиры в кондоминиуме „Металлическая фабрика“».
Оцинкованная стальная дверь, ярко расписанная краской из пульверизатора, стояла открытой. Кэт вошла. Дверь вела в подъезд с желтыми облупленными стенами, его освещала жужжащая лампа дневного света… Обитель скорби. Но и тут кто-то украсил рахитичный позолоченный столик вазой и искусственными цветами. Серые маргаритки и шипастые восковые розы клонились, насаженные на длинные пластмассовые стебли, как обезвоженные ангелы из пластика и ниток.
Кэт поднялась по лестнице, нашла двери девятнадцатой квартиры. Она тоже была открыта.
Пит, Кошмарина и несколько полицейских саперов стояли посреди маленькой полутемной комнаты. Кэт застыла, собираясь с мыслями. Комната была чистой. Никакого беспорядка. В ней пахло лаком и, едва уловимо, бензином. Старый, с бежевой обивкой диван несколько напоминал тот, что стоял дома у Кэт. Два разномастных стула, стол, весь изрезанный и покорябанный, но вполне приличный, хотя, совершенно очевидно, и был подобран на улице. А все поверхности, кроме мебели, аккуратно оклеены листами бумаги, желтеющими под слоем шеллака.
На стенах, потолке и полу — сплошь страницы из «Листьев травы».
— Твою мать, — сказала Кзт.
— Твою мать, — согласился Пит.
— Какие выводы? — спросил Кошмарина.
Кэт медленно обошла комнату. Везде — Уитмен.
— Это дом, — сказала она. — Здесь росли те мальчишки.
В дальнем конце комнаты сводчатый проход вел в короткий коридор. Он тоже был оклеен страницами. Кэт пошла осмотреть квартиру.
Кухня, ванная, две спальни, освещенные голыми лампочками. Лампочки были маломощными, ватт, наверное, на пятнадцать — они испускали тусклый бесцветный свет. Неверный свет и глянец страниц на стенах окрашивали комнату сепией, создавая впечатление невещественного, словно Кэт ходила не по комнатам, а по их старинным фотографиям. При всем безумии и запустении в этом месте царил своеобразный порядок. Кухня выглядела приличнее, чем ее собственная. Над плитой на крюках висели кастрюли — побитые, но чистые. На разделочном столе в банке из-под кофе «Фолджерс» стояли ложки-вилки. В первой спальне она увидела три кровати, стоящие вплотную одна к другой, аккуратно убранные, на каждой подоткнутое под матрас серовато-коричневое одеяло, в головах, точно по центру, — подушка цвета слоновой кости. В синих решетчатых ящиках из-под молочных бутылок лежала кое-какая одежда. Во второй спальне была одна кровать, такая же, как и три остальные. Помимо кровати, во второй спальне стояла старинная швейная машинка на дубовой подставке, ножная, глянцевито-черная, похожая на насекомое.
Это мог бы быть удешевленный вариант казарм или сиротского приюта. Конечно, если бы буквально все — кухонные шкафы, окна — не покрывали книжные страницы.
— Здесь она их держала, — сказала Кэт Питу.
— Кого?
— Мальчишек. Они попадали к ней младенцами, и она их тут растила.
— Издеваешься надо мной?
— Она воспитала семейство убийц. Брала никому не нужных детей и воспитывала их здесь. То, что случилось, она задумала много лет назад.
— Уверена?
— Ни в чем я не уверена.
— А зачем она это делала — есть соображения?
— Что, по-твоему, долговечно? Как ты думаешь, долговечен ли город огромный?
— Ты это о чем?
— Она считает, что наступили последние дни. Что невинные восстают.
— Сумасшедшая.
— На всю голову.
— Ничего похожего на ее отпечатки пальцев в базе пока не найдено.
— И не найдется. Она никто. Никто из ниоткуда.
— Что-то ты совсем как она заговорила.
Кэт сказала:
— Это моя работа. Проецировать себя на сознание подозреваемых.
— Невеселое местечко.
И никогда им не было, детка.
Она сказала:
— Если честно, Пит, то мы ведь этого ожидали. Сам знаешь.
— Я лично не ожидал.
— Не этого конкретно. Но ты ж меня понимаешь. Давно не тайна, как легко перепугать весь мир. Оказывается, что и обрушить к чертям всю систему тоже не так трудно. Сделать это можно с помощью кучки безумных детей и взрывчатки из хозяйственного магазина.
— Согласен, все послетали с катушек, но жизнь-то продолжается. Одна старуха идиотка и двое дебильных детей не могут перевернуть все с ног на голову.
— Знаю.
— Тогда чего же говоришь?
— Не против, если я порассуждаю?
— Давай. Сколько угодно.
— Ты, возможно, и прав. Это просто старая ведьма и двое ущербных детей. Но, по ее словам, ход истории всегда меняла кучка людей.
— Вроде, скажем, нескольких тысяч большевиков. Но тут совсем другое дело.
— Конечно, совсем другое дело.
— Не разговаривай со мной таким тоном.
Питу наверняка был знаком такой тон. К нему, должно быть, прибегала его мать.
— Извини. Я просто хочу сказать: есть вероятность, что эта шайка ненормальных — часть чего-то большего. Чего-то, обладающего гораздо большим потенциалом.
— То есть их больше?
— Она упоминала разветвленную семью.
— Боже!
— Пит, возможно, она всего лишь душевнобольная. Может быть, все это — порождение ее старого больного мозга.
— Но ты так не думаешь.
— Я не знаю, что и подумать… Если честно, нет, не думаю.
Пит засунул руки глубоко в карманы. Лицо у него было пепельно-бледным, на лбу выступили капельки пота. Она представила его себе в детстве. В этом неторопливом и скудном мире он был норовистым, упрямым и яростным. Он никогда не говорил никому, и точно уж не своей бедной, замученной работой матери, о шепотах в глубине кладовки и о том, что жадно караулило его под кроватью.
Дети знают, где прячутся зубы
