Джонатан потряс головой, словно отмахиваясь от своего имени.
— Убирайся, — повторил он. — Ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я говорю?
Я не стала спорить — для этого я была слишком потрясена. Захлопнула дверцу, повернулась и пошла к дому.
В доме было тепло и уютно, горел яркий свет. Я остановилась в холле, пытаясь отдышаться. Я увидела нашу пустую гостиную с невероятной ясностью: журналы, веером лежащие на кофейном столике, диванный валик с ямкой, оставленной чьим-то локтем.
По верхнему краю серо-зеленой вазы, доставшейся мне в наследство от бабушки, ползла муха.
Я поднялась наверх и сделала себе горячую ванну. Это было единственное, что пришло мне в голову. Погрузившись в воду, я почувствовала что-то вроде облегчения. Эта обжигающая вода была, во всяком случае, чем-то реальным. Казалось, что в ступни втыкают иголки. У меня горели бедра, ягодицы, влагалище, но я не двигаясь продолжала лежать в дымящейся ванне.
Честно говоря, это не было для меня полной неожиданностью. Не было. Но я никогда не говорила себе вот так прямо: «Мой сын не женится».
Я думала: «Мой сын мягче, добрее, чутче большинства мальчиков».
Но все это были скорее его достоинства. Да, я знала, что в нем нет мальчишеской злости, мальчишеской жестокости. Я легла еще глубже, так что вода, покрыв плечи, начала жечь подбородок. Когда она стала остывать, я снова открыла горячий кран.
Я должна была догадаться раньше! Ведь Джонатану с Бобби уже по пятнадцать лет, а они никогда не говорили о девочках. Стены в комнате Джонатана украшали исключительно фотографии рок-музыкантов — ни одной обнаженной красотки. Я должна была заподозрить неладное, но мне и в голову не приходило, что их дружба имеет такой оттенок. Мне казалось, что Джонатан еще совсем ребенок, совершенно невинный. Что действительно произвело на меня сильное впечатление, так это вид их напряженных пенисов, у Джонатана — поменьше, у Бобби — покрупнее.
Какую роль сыграла тут я? Я знала о психологии слишком много и в то же время слишком мало. Может быть, это я — пусть даже бессознательно — отбила у него интерес к женщинам, чересчур настойчиво навязывая ему свою дружбу?
Джонатан вернулся домой через несколько часов после Неда. Я надеялась, что он постучит в дверь моей спальни, но, разумеется, он не мог этого сделать при Неде. Он, как всегда, оглушительно протопал через холл в свою комнату. Мне хотелось встать и успокоить его, сказать, что ничего страшного не произошло, хотелось пойти и оттаскать его за волосы так, чтобы выступила кровь.
На следующий день была Пасха, и все было как всегда. Нед, Бобби и Джонатан с радостными возгласами рылись в своих корзиночках, набивая рот цветными драже и пастилками в форме цыплят. Жадность, с которой Джонатан вгрызся в уши шоколадного зайца, была даже немного устрашающей. Нед подарил мне веточку дельфиниума, чему я искренне обрадовалась, и расшитый яркими цветами шелковый платок вроде тех, что повязывают на шею женщины в возрасте, желая привнести некий модный штрих в свой туалет, когда отправляются обедать в город.
По-видимому, Нед заметил тень разочарования, скользнувшую по моему лицу, когда я освободила этот яркий старушечий платок от его нарядной обертки.
— Я, конечно, в этом не особенно разбираюсь, — сказал он извиняющимся тоном. — Я купил его в «Герман бразерс». Если тебе не нравится, ты можешь пойти и обменять его на что-нибудь другое.
Я поцеловала его.
— Зачем? — сказала я. — Мне нравится. Прекрасный платок.
И невольно подумала, что Джонатан знал бы, какой платок выбрать. Потом мы сели за стол, обмениваясь будничными репликами. После обеда Нед ушел в кинотеатр. Когда он выходил, Джонатан сказал:
— Так мы придем на восьмичасовой сеанс, хорошо?
— О чем речь, — отозвался Нед и преувеличенно бодро подмигнул.
Когда он ушел, ребята начали мыть посуду. Я хотела помочь, но Джонатан вытолкал меня из кухни. До гостиной, где я села полистать журнал, долетали их приглушенные голоса. Слов было не разобрать. Иногда раздавался смех.
Вымыв посуду, они сразу же поднялись наверх в комнату Джонатана.
— Отличный обед, ма, — сказал Джонатан, когда они проходили через гостиную.
— Да, — добавил Бобби, — такого… ну, в смысле, такого вкусного еще не было!
Они не позвали меня наверх, не включили музыку. Через час они появились снова — уже в куртках.
— Спокойной ночи, мам, — крикнул Джонатан уже из-за двери.
— Спокойной ночи, миссис Главер! — сказал Бобби.
Какое-то время я наблюдала, как они идут по улице, засунув руки в карманы. Бобби шагал упруго и уверенно, Джонатан слегка вразвалочку, как те подростки, которые компенсируют недостаток подлинной решимости показной бравадой. За моей спиной молчал пустой дом, посуда была вытерта и убрана на место.
Я все искала случая поговорить с Джонатаном один на один. Ждать пришлось почти целую неделю. И вот однажды вечером он вернулся домой без Бобби. Я поймала его, когда он поднимался по лестнице — он так громко топал своими сапогами!
— Джонатан! — позвала я. — Я бы хотела с тобой поговорить, если ты не против.
— Угу.
Он остановился на полдороге и перегнулся через перила, как ковбой, спускающийся в бар. Волосы упали ему на глаза.
— Ты не мог бы сойти вниз? — попросила я. — Мне не хочется разыгрывать сцену на балконе.
— Хорошо, — покладисто сказал он. Его голос звучал спокойно и миролюбиво.
Он послушно прошел за мной в гостиную. Мы сели.
— Понимаешь, — сказала я, на самом деле не зная, как начать этот непростой разговор.
Прежде мне всегда было так легко говорить с ним — как с самой собой!
— Угу, — сказал он.
— Джонатан, родной, я вижу, что отношения с Бобби очень важны для тебя.
Нет. Неверный тон. Слишком отвлеченный и назидательный. Я попробовала рассмеяться, но вместо смеха получился какой-то жалкий писк.
— Очень важны, — повторила я.
Нет, опять неправильно. Теперь мой тон был слишком многозначительным, претендующим на какую-то невероятную проницательность. Я все-таки оставалась его матерью.
Он кивнул, невозмутимо уставившись на меня.
— Знаешь, — сказала я, — я подумала, что, может быть, тебе не стоит так замыкаться на Бобби. По-моему, круг общения должен быть все-таки шире, тебе не кажется?
— Не кажется, — сказал он.
Я снова рассмеялась, на этот раз чуть более естественно.
— Хорошо, что ты хотя бы откровенен.
Он пожал плечами и накрутил на палец прядь волос.
— Я помню, — продолжила я, — что в твоем возрасте мы всюду ходили большой компанией, человек семь-восемь. Все мы, разумеется, были немножко влюблены друг в друга. И девочки, и мальчики. То есть я хочу сказать, что я тебя понимаю, я знаю, что значит любить друга.
