— Ты имеешь в виду, что хочешь вернуться?
— Я имею в виду, что нам обоим стоит пойти к Эгету и сказать, что мы больны, что больше не можем, и пойти обратно в медпункт. Прямо сейчас. Разве это не разумно?
И удивительное дело: на лице Квинта, по-совиному круглом и очкастом, обросшем густой бородой, появилось выражение, какого Прентис никогда прежде не видел: вызова, смешанного с мольбой. Впервые за все эти месяцы Квинт просил у Прентиса совета, а не наоборот.
Момент был необычайно драматический — точно как в кино, когда музыка вдруг смолкает, и герой принимает решение, — и Прентису не понадобилось долго решать, что он ответит. Не имело значения даже, что он произнесет его своим дурацким фальцетом.
— Нет, — сказал он. — Не хочу.
Квинт сунул трубку в рот и опустил взгляд на свои галоши.
— То есть я не собираюсь останавливать тебя, Квинт, ты, если хочешь, иди. Я остаюсь, вот и все.
Он понимал, что рискует показаться дешевым героем, но ему было все равно — и Квинт, даже если так и подумал, не обвинил его в этом. Только и сказал:
— Ладно.
— Нет, как покончим с Орбуром, я, наверно, и пойду, но не раньше. Просто, по-моему, неправильно делать это сейчас, всего-навсего.
— Ладно-ладно, — сказал Квинт. — Ты свое соображение высказал.
На этом их разговор закончился, хотя напряжение продолжало висеть между ними; они щурясь смотрели друг на друга, потом отвели глаза.
Рота «А» выступила той же ночью вместе со всем батальоном. Третий взвод шел первым; за ним — группа управления, иначе «штабной взвод», дальше первый, потом второй, и замыкал колонну взвод оружия. Большую часть пути до Орбура прошли, соблюдая полную тишину, двумя цепочками в пяти шагах одна от другой по обе стороны дороги, не отрывая глаз от спины впередиидущего. Потом, скрючившись в темных кюветах, ждали артиллерийской поддержки.
Артподготовка началась: над головой протянулись громадные огненные дуги, земля впереди сотрясалась от взрывов; когда все закончилось, казалось, что в Орбуре не осталось ничего живого. Прентис, дрожа в кювете, не спускал глаз со смутно чернеющей спины Оуэнса. Но вот Оуэнс молча поднялся, и он тоже снова выбрался на дорогу, слыша позади приглушенное шуршание и звяканье оружия солдата, последовавшего за ним. Шагая вперед, он отчетливо слышал собственное дыхание: частое сопение, звучавшее контрапунктом к тихому, ровному шуму ветра, задувающего под каску. Хотелось быть поближе к другим, чтобы посмотреть, винтовка у них еще на ремне, как у него, или они уже держат ее наперевес, готовые стрелять в любой момент. Он было решил снять ее с плеча, но тут довольно близко всплыла спина Оуэнса с вертикально торчащим над ней стволом, покачивающимся возле каски, черной на фоне снега, и он успокоился.
Не успел он оглянуться, как на призрачно-белых полях по обеим сторонам дороги появились темные силуэты домов — должно быть, они вошли в Орбур или на его окраину, — и, не заботясь о том, что скажет Оуэнс, Прентис снял винтовку с плеча и, держа ее у груди, положил дрожащий палец в перчатке на предохранитель и для проверки попробовал, как быстро сможет достать до спускового крючка. Потом подумал, что это может выглядеть глупо, если он единственный такой в колонне, и вернул винтовку за плечо. Но тут оуэнсовская спина приблизилась, он увидел, что теперь тот держит винтовку на изготовку, и снова снял свою.
Постепенно, а потом вдруг ярко дорога впереди осветилась оранжевым заревом: это полыхал дом по другую сторону дороги. На фоне пламени четко вырисовывались силуэты и тени проходивших солдат — несколько секунд Прентис даже мог различить грязное коричневое сукно Оуэнсовой шинели и такую же грязную зеленую маскировочную сетку на его каске, — и в голову пришла мысль, в то же мгновение озвученная солдатом, идущим позади: «Господи, да мы отличные мишени!»
Но мертвую тишину ночи нарушали только шипение и треск горящих бревен, пока они вновь не окунулись в спасительную тьму. Прентис старался не упускать из виду спину Оуэнса, пока она неожиданно не придвинулась почти вплотную, и он понял, что тот остановился. Он тоже остановился, отступил назад на несколько шагов. Вся колонна встала.
Глянув налево, он отчетливо увидел фигуру человека, лежавшего на снегу. На секунду он поразился: какого черта он там лежит? — но тут же понял, что человек мертв. Невозможно было сказать, немец это, француз или американец. Он посмотрел на каску Оуэнса как раз в тот момент, когда под ней показался бледный овал лица. Оуэнс что-то шептал ему, и он было подумал, что тот говорит о мертвом. Но ошибся.
— Что? — переспросил он тоже шепотом.
— Передай приказ: первый взвод, вперед.
Прентис обернулся и прошептал неясной фигуре позади:
— Первый взвод, вперед. Передай дальше.
Скоро сзади послышалось шарканье галош, приглушенные скрип и позвякивание первого взвода, получившего приказ.
Неужели все видят во тьме лучше его? Прентис мог разве что едва различить каску Оуэнса, ожидая, не обернется ли он снова.
Оуэнс обернулся:
— Передай приказ: второй взвод, вперед.
Он был рад, что услышал слова с первого раза. Обернулся назад и передал приказ дальше, и немного погода второй взвод тяжело прошагал мимо него и скрылся в темноте. Потом он очень долго ждал, когда каска повернется к нему. Следующий приказ ошеломил его:
— Прентис, вперед!
Перепуганный, он рысцой пробежал мимо Оуэнса, мимо множества других смутно чернеющих фигур и подбежал к лейтенанту Эгету, чей гнев был различим даже в темноте.
— Черт побери, парень, где ты был? Когда я говорю «второй взвод», это касается и тебя!
— Знаю, сэр; виноват, я…
— Ладно. Логан, возьми его и покажи, где они. И побыстрей.
Высокий и язвительный Логан был сержантом-связистом.
— Господи! — прошептал он. — Что, уже начинаешь сачковать? Не можешь быть всегда наготове? Ты — вестовой второго взвода — заруби себе на носу! Все это треклятое дело задерживаешь.
— Понимаю; просто… просто я не думал…
— А надо думать, парень. Это очень важно.
Он знал, что это очень важно, и, расстроенный, изо всех сил спешил, спотыкаясь, чтобы поспеть за Логаном.
— Вон, — сказал Логан, — видишь тот дом? Там твой взвод. Смотри, черт тебя возьми, не забудь.
И Прентис, напрягая глаза, вперился в смутный фасад. Дом запомнился ему по крыше, не покатой, а уступами. «Хорошо», — прошептал он и вприпрыжку помчался за Логаном, боясь потерять его, пока они бегом возвращались к колонне.
Он узнал Оуэнса по низкому росту и снова пристроился за ним. Но короткая пробежка сбила дыхание, и его разобрал жуткий кашель, как он ни старался сдержаться; кто-то выругался: «Заткните этого ублюдка!» — но он продолжал кашлять, скрючившись, затыкая рот кулаком. Он кашлял долго, нагнувшись и ничего не видя вокруг, а когда приступ прошел сам по себе и он выпрямился, открыл глаза, перед ним была одна кружащаяся тьма; Оуэнс исчез. Он сделал несколько неуверенных шагов вперед, но Оуэнса не было, как не было и остальных. Только снег впереди и тьма. Он обернулся и посмотрел назад: пустая дорога и вдалеке зарево горящего дома. Он был один.
