Миссис Демарджон уставилась на эти фальшивые ноги на полу. Очень медленно она подняла глаза на мужа.
— Гаррис, — спокойно сказала она, — ты был очень плохим мальчиком, не так ли?
Он посмотрел на нее широко открытыми глазами и покачал головой.
— Что здесь, к дьяволу, происходит? — спросил Эван, понимая, что его голос звучит напряженно.
— Я была бы вам признательна, если бы вы сейчас ушли отсюда, мистер Рейд, — сказала женщина, стоя к нему спиной.
— Нет! Я не уйду, пока я не узнаю, что здесь происходит!
В конце концов она обернулась к нему и смерила взглядом затененных внимательных глаз.
— Мой муж больной человек, — сказала она. — Не думаю, что вы помогаете ему своим присутствием.
— Больной? — недоверчиво повторил Эван. — Он же… искалечен! У него нет ног до колен!
— МИСТЕР РЕЙД! — сказала миссис Демарджон, ее глаза метали молнии. Гаррис Демарджон позади нее весь дрожал, шевеля губами, но не издавая ни звука. Она на мгновение замолчала, приложила руку ко лбу и закрыла глаза. — Господи, — тихо сказала она. — Мистер Рейд, вы не понимаете ситуацию.
— Вы чертовски правы, я не понимаю ее! Миссис Джайлз мне сказала, что ваш муж парализован, но не разрублен, как кусок мяса!
Она взглянула на него ровным неприступным взглядом, от которого у него по коже побежали мурашки. — Хорошо, — сказала она. — Хорошо. Пойдемте на крыльцо. — Когда они выходили из гостиной, он услышал, как Демарджон начал всхлипывать.
— Мой муж был… очень сильно поранен в автомобильной катастрофе на Кингз-Бридж-роуд, — сказала миссис Демарджон, стоя на парадном крыльце. Он не был парализован. Он лишился обеих ног. — Она нахмурилась и покачала головой. — После этого несчастного случая рассудок Гарриса все более и более помрачался. Этот процесс продолжается, и очень мучительно за ним наблюдать. Но что я могу сделать? — Она взглянула на Эвана. — Я не могла поместить его в больницу; я не могла допустить, чтобы его заперли.
— Он ведет себя скорее напуганно, нежели безумно, — заметил Эван.
— Это протекает по-разному. Поэтому я не люблю оставлять его одного. Когда он один, он ведет себя так… как вы сейчас видели.
Ложь! — подумал Эван. — Все проклятое чертово вранье!
— Миссис Джайлз сказала мне, что его ноги парализованы.
— Миссис Джайлз не знает всего! — огрызнулась женщина. — Вот как вы отреагировали! Думаете, мне хочется, чтобы все в деревне смотрели на моего мужа как на какого-нибудь чертова уродца? Вы так хотите? Господи, я пережила достаточно мучений! — Она на мгновение замолчала, снова обретая контроль над собой. — После того несчастного случая его забрали в госпиталь в Джонстауне. Он оставался там долгие месяцы. И когда вернулся домой, я решила, что лучше не говорить ни с кем о его… ранениях. — Она взглянула в глаза Эвану. — Надеюсь, вы будете уважать мои чувства.
Ты лжешь, — подумал он. — Но почему?
Он кивнул:
— Конечно.
— Хорошо. Сожалею, что вышла из себя, но шок при виде этого… я знаю, что мне уже пора привыкнуть к настроениям Гарриса, но это так тяжело. — Она двинулась к двери. — Я лучше сейчас позабочусь о нем. До свидания. — И дверь закрылась. Он услышал, как дверь с той стороны снова закрыли на цепочку, ее приглушенный голос и поскрипывание колесиков кресла. Он сошел с крыльца, его голова гудела, и страх, словно болезнь, затаилась в животе. По дороге домой слова этого испуганного полубезумного человека эхом отдавались в его мозгу, словно предсказание оракула:
ОНИ ПРИДУТ ЗА ВАМИ НОЧЬЮ.
20
«Крик петуха»
За ужином Эван почувствовал, что его рука, держащая вилку, дрожит.
Темнота струилась сквозь окна, ложась на лес черным пятном, уменьшая дома Вифанииного Греха до зловещих очертаний, огни в которых блестели как коварные глаза. Эвану был виден белый серп растущей луны; он вспомнил о металлическом щите в форме полумесяца на третьем этаже музея, об отчеканенном на нем разгневанном лице, о тех широко раскрытых глазах на обломках керамики. Теперь он понял, что выражение ужаса в них было аналогично тому, какое он увидел в глазах у Гарриса Демарджона.
— С твоей свиной отбивной все в порядке? — спросила Кэй, увидев, что он съел не слишком много.
— Что? — он посмотрел на нее.
— Ты не ешь ничего.
— А. — Он откусил кусочек картофеля со сметаной. — Я думаю, вот и все.
— О чем же? О чем-то, что сегодня случилось?
Он заколебался. В первый момент у него возникло желание рассказать ей все: что миссис Демарджон нарочно сказала ему неправду, что сейчас внутри него бушевал неописуемый страх. О, но он уже знал, что она скажет: «Тебе нужно обратиться к врачу по поводу этих потусторонних страхов, которыми ты разрушаешь наши жизни, по поводу этих предупреждений, или как их там, к дьяволу. О, господи, моя голова… как же у меня болит голова…»
— Нет, — сказал Эван, избегая ее взгляда. — Я беспокоюсь по поводу рассказа, над которым я сейчас работаю.
— Мне хотелось бы что-нибудь о нем услышать.
Он улыбнулся слабой открытой улыбкой.
— Ты же знаешь, я не могу говорить о своих рассказах до тех пор, пока не закончу.
Она пристально на него посмотрела и подумала: почему он так выглядит?.. Что же это? Утомление? Боязнь? Перегруженность работой? Она дотронулась до его руки и сквозь кожу почувствовала биение его пульса.
— Знаешь, — сказал он, положив вилку и посмотрев сначала на нее, затем на Лори, жующую свою фасоль и морковь. — Я кое о чем подумывал в последние дни. На этой неделе здесь было так жарко и сухо, ко мне пришла мысль забраться в машину и съездить всем вместе в следующий выходной в Джерси на берег океана. Как вы думаете?
Глаза Лори заблестели.
— Океан! — воскликнула она.
— Правильно. Океан. Помнишь, летом мы ездили в Бич-Хэвен?
Лори кивнула.
— Это было забавно. Но я тогда обгорела на солнце.
— Помнишь тот потерпевший крушение корабль, который торчал из песка? Мы могли бы еще раз сходить его посмотреть. Помнишь тот маяк, который выглядел, словно сахарный тростник?
Кэй сжала ему руку.
— Это было бы чудесно, Эван. Но мне надо принимать экзамены на следующей неделе. Я, вероятно, не смогу поехать.
— Но подожди! Ты же можешь поехать в выходной!
Она улыбнулась.
— Это слишком долгая поездка, чтобы обернуться за два дня. Почему бы нам не подождать до конца семестра?
— Ааааа! — заныла Лори, больше совсем не заинтересованная ни своей фасолью, ни морковкой.
— Ну, что ж, — настаивал Эван, — тогда поедем куда-нибудь поближе. Наверх, в горы, там прохладнее. Только на выходные, чтобы утром в понедельник быть дома.
