Эван со свистом выдохнул воздух. Он снова откинулся на своем стуле, пытаясь проанализировать услышанное. Так много совпадений, складывающихся в темную, мрачную, ужасающую картину.
— Я рассказал Вайсингеру, — сказал Нили. — Он почти что смеялся мне в лицо. Вы второй человек, кому я рассказал это.
Эван провел рукой по лбу. Он чувствовал себя как в лихорадке, потрясенным, неспособным соединить что-нибудь из услышанного им вместе. «Уезжайте, — сказал Демарджон. — Уезжайте сейчас. Сейчас. СЕЙЧАС».
— Я вижу, вы тоже думаете, что я безумен, — сказал Нили. — Хорошо. Вот еще кое-что, что меня перепугало. — Он засунул руку в задний карман и вытащил оттуда носовой платок с завернутым в него кусочком ваты. Он положил его на стол рядом с собой — пирамида звякнула «клин-клин-клин» — и начал расправлять его. В платке лежали крошечные предметы. Нили брал их по одному и показывал Эвану. Нили поднес один из них к свету, и он заблестел серебряным и желтым.
— Что это такое? — спросил его Эван.
— Зуб, — ответил Нили, — с пломбой. Другие предметы тоже были зубами, все раскрошенные на кусочки.
Эван хотел дотронуться до кусочка зуба, который держал Нили, затем убрал руку.
— Где вы нашли это?
— Я нашел на свалке, и это странно. — Он посмотрел на Эвана. — А сейчас объясните, ради Бога, что делают человеческие зубы на свалке среди мусора?
— Нет, — сказал Эван, глухим голосом, — вы неправы.
— Насчет чего?
— Я не думаю… Что Бог имеет к этому какое-нибудь отношение.
Глаза Нили сузились.
— Что?
— Ничего. Я просто думаю вслух.
Нили начал заворачивать обломки зубов обратно в носовой платок.
— Я собираюсь показать это Вайсингеру. Может быть, заставить его проверить свалку или предпринять что-нибудь еще, потому что у меня насчет этого чертовски скверное чувство. Теперь я не совсем уверен, что мне следует об этом беспокоиться. — Он долго и внимательно смотрел на Эвана. Эй, с вами все в порядке? Подождите минутку, я куплю для вас пива. — Он вскочил на ноги, засовывая свой носовой платок обратно в карман, и направился к бару. Когда он отходил от стола, непрочно прибитая доска пола скрипнула. Пирамида покачнулась, разрушая полосы янтарного цвета…
И развалилась на части, словно древний город под тусклыми звездами.
21
Секреты
В пятницу Кэй не пошла на занятия и осталась дома. Она позвонила доктору Векслеру и сказала, что страдает от головной боли. Она пообещала ему к понедельнику быть в форме, а он пожелал ей выздоровления и хорошего выходного.
Кэй повесила трубку и легла на кровать, задернув занавески. Комната погрузилась во тьму. Несколько минут назад, включив свет, она поняла, что от него болят глаза. Эван и Лори на кухне готовили завтрак; по грохоту посуды она поняла, что потом ей придется убирать на ними. Но с их стороны это было очень мило, и не важно, что там подгорит — она собиралась сделать вид, что в полном восторге от завтрака.
На самом деле она не солгала доктору Векслеру; ее голова была действительно тяжелой, но она не знала, что это не мигрень. Ее нервы были в напряжении, словно чья-то ледяная рука гладила ее по плечам. Уже в течение долгих недель она пыталась притворяться, что все в порядке, объясняя свои внутренние ощущения лишь беспокойством, которое скоро пройдет, и она снова станет той же здравомыслящей и практичной Кэй Рейд, какой была всегда.
Но это не проходило.
Свое состояние она не могла объяснить простым беспокойством или чем-то хотя бы отдаленно знакомым. Это началось вместе с ее странными снами. Сначала она была лишь заинтересованным, если не напуганным наблюдателем, но по мере повторения они медленно затягивали ее и превратили в участника, неспособного от них спастись. И в эти минуты ей казалось, что она заключена внутри другого тела — того самого, со страшным неровным шрамом на бедре. Она видела сцены резни и жестокой битвы суровыми глазами-щелками, которые ей самой не принадлежали. Ей хотелось поговорить об этих снах с Эваном, рассказать ему о терзающем ее страхе и смятении, но она стыдилась признать, что все больше и больше боится чего-то призрачного и неощутимого. В конце концов, это могло свидетельствовать о том, что и в снах Эвана было что-то, чего следовало пугаться. Она не могла допустить этого. В любом случае, Эван казался чересчур занятым, чтобы выслушать ее. За последние несколько дней едва ли он вообще что-нибудь ел за обедом; его глаза ввалились и выглядели утомленными, потому что он поздно ложился спать: смотрел телевизор или пытался работать в своем полуподвале. Но Кэй могла бы пересчитать по пальцам обеих рук минуты, когда она слышала стук пишущей машинки. Это все были обычные для него симптомы, и они так же действовали ей на нервы, как и ее ночные кошмары.
Кошмар, приснившийся ей предыдущей ночью, был самым скверным. Она проснулась перед рассветом с криком боли, застрявшим в горле. Сквозь клубы пыли и дыма наступали орды смуглых чернобородых захватчиков, размахивая мечами с окровавленными лезвиями; лучники верхом носились через обрушившиеся стены мимо ревущего пламени, в котором трещали и раскалывались трупы. Она с тремя подругами сражалась спиной к спине, размахивая из стороны в сторону своим топором, покрытым запекшейся кровью, словно яростная сумасшедшая боевая машина. Она расколола череп одного из врагов таким ударом, от которого он разлетелся на куски, и затем услышала имя — Оливиадра, в котором признала свое собственное. Его кто-то выкрикнул в знак предупреждения. Быстро метнувшись в сторону, она отразила удар меча своим боевым топором — и отрубила руку нападающего в запястье. Из обрубка хлынула кровь, и достаточно было одного удара, чтобы оборвать его жизнь. Сзади нее Колия упала, сраженная стрелой, впившейся в ее горло; Демуза выкрикивала свой боевой клич, даже когда удар меча поразил ее в плечо, а второй меч пронзил ее грудь; Антибра получила удар в лицо сверкнувшим мечом, и, падая на колени, успела отрубить голову воину, который сшиб ее с ног. Противники продвигались вперед сквозь дым, плечом к плечу, их груди тяжело вздымались. Оливиадра отступила за груду тел павших подруг, сжимая рукоятку оружия. Повсюду пылал огонь поражения: великий город, великая нация, в конце концов, была растоптана ногой агрессора. Изуродованные тела валялись на каменных мостовых, и кровь забрызгала фрески великолепной цветовой гаммы, от которой перехватывало дыхание. Переводя взгляд из стороны в сторону, словно любопытный зверек, Оливиадра увидела страх в их глазах, и она чувствовала приближение собственной смерти. Один из воинов, крупный мужчина, храбрый и безрассудный, ринулся вперед и приготовился метнуть копье. Издав яростный крик и почувствовав горячее прикосновение, Оливиадра быстро отступила в сторону, затем набросилась на воина и нанесла ряд ударов. Изуродованное тело повалилось на землю, голова его держалась лишь на тоненьких веревочках сухожилий. Она плюнула на него и приготовилась достойно встретить других нападающих. Они медлили, чувствуя в ней ярость, которая едва не поставила Афины на колени перед ними более ста лет назад. Зазвенела тетива, и стрела, пролетев над головами мужчин, попала Оливиадре в плечо и заставила ее отступить на несколько шагов. Воины, увидев поток крови, ринулись вперед.
