Даша пожала плечами и положила на стол бумаги. В ту же секунду раздался телефонный звонок.
Кирилл Кириллович поднял трубку и принялся изучать смету.
— Да, милая. Нет, вечером у меня важная встреча… — Он взял аккуратно отточенный карандаш и поставил несколько вопросительных знаков напротив столбцов с цифрами. — От блондинок придется отказаться, — тихо сказал Кирилл Кириллович секретарше.
Даша услышала, как трубка отреагировала, громко «дав петуха», — слов было не разобрать, но даже на приличном удалении от аппарата ухо резали высокочастотные колебания и захлестывающие амплитудные модуляции.
— Нет-нет, милая, это не тебе, это мне придется отказаться от блондинок! — ответил в трубку директор. — Нет, не сегодня вечером, а вообще!
Застывший у очередной цифры отточенный длинный грифель надломился под напором директорской руки, отскочил куда-то к плинтусу и там упокоился с миром, оставив после себя лишь серую въедливую пыль на белом листе.
— Нет, дело не в брюнетках! Да что ж это такое! — Кирилл Кириллович закатил зрачки под верхние веки.
Даша на мгновение ужаснулась при виде опустевших, словно закрашенных белилами начальственных глаз, но вскоре они приняли привычный вид и замерли неподвижно и остекленело. И голос отчаянно, кажется, безо всякой надежды на понимание, произнес:
— Нет, все совсем не так, как ты подумала! Просто блондинки дорого стоят, понимаешь?
9
Жора стоял у ресепшн и разговаривал со своей женой по стационарному телефону:
— Я сегодня поздно приду — Сашка переезжает. Попросил вещи потаскать. Нет, пить он меня не просил. Ты же знаешь, об этом меня просить не надо. Короче, к ужину не жди. Все. Пока.
Как только он положил трубку, к нему подошел Ираклий:
— Жора! Можно у тебя попросить взаймы?
Жора на некоторое время застыл, как будто его пронзила стрела, смазанная ядом кураре, но быстро очухался:
— Старик, я бы рад, но не могу чисто по медицинским показаниям. Я вот если дам кому денег, то у меня потом спазмы мышечные начинаются, подергивания такие, — тут он продемонстрировал какую-то странную пантомиму с частыми подергиваниями. — И еще тут, — быстро сжал руками собственное горло, побагровел и выпучил глаза: — так перехватывает — совсем дышать не могу…
— Так бы сразу и сказал: жаба душит! — обиженным тоном ответил Ираклий.
Жора удивленно поднял брови и выпятил нижнюю губу:
— А доктор сказал — невралгия…
Тут на удачу мимо проходил Лазарь Моисеевич.
— Лазарь Моисеевич, не одолжите мне пять — шесть тысяч? — обратился к нему Ираклий.
Лазарь Моисеевич остановился и по-деловому поинтересовался:
— А вам на что?
Этот вопрос, по всему было видно, озадачил Ираклия.
— Честно? На красивую жизнь.
Лазарь Моисеевич сморщил свое и без того морщинистое, как у шарпея, лицо:
— Простите, Ираклий, но думаю, это как-то не очень правильно: давать на красивую жизнь из денег, отложенных на черный день. — На этих словах Лазарь Моисеевич продолжил прерванное движение по направлению к директорскому кабинету. А Ираклий так и остался стоять один, посреди опустевшего коридора, посреди обступившего его со всех сторон одиночества, без столь необходимого каждому человеческого участия, без помощи, без понимания, без любви, а главное — без денег.
10
По подиуму однообразной походкой двигались высокие низкокалорийные девушки, демонстрируя нижнее белье, заостряя ключицы, коленные и локтевые суставы, обозначая прямые углы лопаток, играя, словно четками, гирляндами позвонков — от шейных до крестцовых и даже копчиковых. Вспышки фотокамер назойливо жалили сетчатку. Дышать вместо воздуха приходилось новыми ароматами на любой вкус: от Dior, Kenzo, Armani, Givenchy, Gucci, Dolce Gabbana… Звучала громкая не то чтобы даже музыка — какая-то какофония, нанизанная на однообразный, бесконечно повторяющийся ритм. Кирилл Кириллович физически чувствовал, как тяжелые басы пробивают его насквозь, метят в самое сердце и рикошетят от стен, вызывая тахикардию. Его нестерпимо влекло наружу — глотнуть осеннего воздуха и тишины.
— Они хотят, чтобы мы сделали буклет. Надо разработать концепцию, визуальный ряд и составить небольшой текст! — кричал в ухо Лазарь Моисеевич.
— Это сейчас модно? — недоумевал Кирилл Кириллович.
— Последняя коллекция!
— От трусов, я смотрю, в последней коллекции практически ничего не осталось… — обратил внимание Кирилл Кириллович и тяжело вздохнул. — Да-а-а… Тут не то что носить, тут даже писать-то не о чем…
— Думаю, можно сделать основной акцент на бюстгальтерах, — с ходу нашел компромиссное решение Лазарь Моисеевич.
— Логично, — согласился Кирилл Кириллович. — А есть какие-нибудь пожелания со стороны заказчика?
— Заказчик хочет, чтобы буклет был ориентирован в первую очередь на мужчин.
— Какая гадость! — негодуя, громко выкрикнул Кирилл Кириллович. — Какой же мужчина станет это носить?!
— Нет-нет, Кирилл Кириллович. Не носить, а покупать! — успокоил директора Лазарь Моисеевич.
— А-а-а, ну это еще ничего.
— А вот и он! Точнее, она!
— Кто?
— Заказчик.
К ним подошла искрящаяся, вся в блестках женщина лет сорока с ярким макияжем, тяжелыми стальными браслетами на обеих руках и поздоровалась низким табачным голосом.
— Это Илона — лицо нашей коллекции, — представила заказчица смуглую девушку с огромными глазами.
Глазищи сверкали благодаря большой отражающей поверхности белков, улавливающих, как солнечные батареи, вспышки всех репортерских фотоаппаратов. Этот блеск даже помешал Кириллу Кирилловичу обратить внимание на ее ноги. Судя по первому впечатлению, у нее их просто не было, как не было рядом заказчицы, Лазаря Моисеевича, не было целого мира, не было Вселенной, не было вообще ничего, кроме этих огромных глаз. И Кириллу Кирилловичу пришлось дождаться, когда диафрагма зрачка сузится настолько, чтобы рассмотреть ноги.
11
В кафе, куда Инна отправилась сразу после косметолога, за одним с ней столиком сидел импозантный, коротко стриженный мужчина лет сорока восьми, весь в черном, с трагичным лицом. К этому моменту о нем было известно только то, что зовут его Аркадий и он не женат. Он пил зеленый чай. Инна заказала эспрессо и теперь сосредоточенно размешивала в чашке сахар.
Говорят, примерно в восемьсот пятидесятом году нашей эры один эфиопский пастух заметил, как его козы с аппетитом поедают красные плоды с одного из кустарников. После трапезы животные повели себя весьма необычно. Они буквально преобразились — возбужденно скакали по склонам, неистово носились по пастбищу — казалось, все они до единой проглотили вечный двигатель. Заинтересовавшись случившимся, пастух решил попробовать плоды с кустарника. Пожевав зерна, парень и сам почувствовал необычный прилив сил. Он рассказал о своем открытии настоятелю местного монастыря, и тот решил использовать отвар из листьев и плодов кустарника для того, чтобы монахи не засыпали во время длительных ночных молитв. Волшебный напиток назвали кава в честь персидского владыки Кавуса Кая, причисленного к лику святых. Позже слово трансформировалось в кофе. По другой версии — дело происходило в местечке под названием Каффа.
