Трех других гостей, в присутствии коих я не столь уверен, я рад приветствовать несколько осторожнее. Молюсь и верю, что по крайней мере на одну ночь дорогую мою сестру Табиту выпустят из ее возмутительного заточения, чтобы она могла присутствовать на том, что обещает стать уникальным и, осмелюсь сказать, неповторимым воссоединением семьи. Надеюсь также, что к ней присоединится моя самая преданная и беззаветная сиделка мисс Фиби Бартон, чья учтивость, очарование и доброта были мне источником великого утешения в последний год моей жизни. И наконец я надеюсь, что бессчастный биограф нашей семьи мистер Майкл Оуэн также сможет присутствовать, дабы оставить полную запись об этом вечере, которая послужит, как я полагаю, уместнейшим завершением его с нетерпением ожидаемой хроники.
Нижеследующие заметки вместе с тем адресованы не этой троице заинтересованных наблюдателей, но шестерым вышеупомянутым родственникам, чье присутствие вокруг этого стола мы уже установили. И как же, спросите меня вы, могу я выводить подобное заключение с такой уверенностью? Какая сила способна заставить шестерых людей, ведущих настолько напряженный и достославный образ жизни на мировой арене, отбросить все свои дела по малейшему уведомлению и прибыть в это одинокое, забытое богом место — место, спешу добавить, пренебрегать которым не составляло для них труда, покуда его хозяин был жив? Ответ прост: привлекла их сюда все та же сила, что неизменно и даже исключительно — управляла их карьерами. Я, разумеется, говорю об алчности: неприкрытой, когтистой и грубой алчности. Совершенно неважно, что за этим столом сегодня собрались шестеро из богатейших людей страны. Неважно, что им прекрасно известно: мое личное состояние составит лишь незначительную долю их собственных богатств. Алчность настолько вошла в плоть и кровь этих людей, стала настолько привычным состоянием ума, что я уверен: они не смогут бороться с соблазном подобного путешествия хотя бы для того, чтобы соскрести все остатки ила с гнилой бочки, только и оставшейся от моего наследия“.
— Вот стих на старика напал, — произнесла Дороти, похоже совершенно не обескураженная тоном документа.
— Хотя иногда он путается в метафорах, — заметила Хилари. — Ил ведь только со дна бочек выскребают, разве нет? Да и вообще, какой там может быть ил, если она гнилая?
— Если мне позволят продолжить, — сказал мистер Слоун, — остался лишь один абзац.
Упало молчание.
— „Посему с немалым удовольствием я хочу объявить всем этим паразитам — этим пиявкам в облике человеческом, — что все их надежды тщетны. Я умираю в такой нищете, вообразить которую им не удастся никогда. Всю нашу долгую и счастливую жизнь в браке мы с Ребеккой провели отнюдь не мудро. Все, что у нас было, мы растратили. Вне всякого сомнения, нам следовало копить деньги, вкладывать их, приумножать и заставлять работать на нас или всю нашу энергию посвящать тому, чтобы разнюхивать, где таятся еще большие их залежи, и накладывать на них лапы. Но не такова, боюсь, наша философия. Мы предпочли наслаждаться; следствием же стали долги, и долги эти остаются неоплаченными по сей день. Долги настолько значительные, что даже продажи этой проклятой резиденции — разумеется, при том условии, что найдется глупец, согласный ее купить, — окажется недостаточно, дабы их покрыть. Таким образом, я завещаю эти долги шестерым вышеозначенным членам моей семьи и доверяю им разделить их между собой поровну. Полный список прилагается к сему заявлению. Мне остается только надеяться, что все вы проведете безопасный и приятный вечер вместе под крышей этого дома.
Датировано одиннадцатым числом января месяца одна тысяча девятьсот девяносто первого года. Подпись — Мортимер Уиншоу“.
Грянул еще один раскат грома — на сей раз ближе и продолжительнее. Когда рокот наконец умолк, Марк произнес:
— Разумеется, все вы понимаете, что юридически ему это с рук не сойдет. Мы не несем никаких обязательств перед его кредиторами.
— Вне всякого сомнения, ты прав, — сказал Томас, вставая и направляясь к графину с виски. — Но суть едва ли в этом. Суть, я полагаю, в том, чтобы сыграть с нами хорошенькую шутку: и в этом отношении, осмелюсь сказать, он весьма неплохо преуспел.
— Ну, по крайней мере, это признак того, что старина сохранил запал, — сказала Хилари.
— А вам он сколько платил? — рявкнул Генри, вдруг повернувшись к Фиби.
— Прошу прощения?
— Наш парень утверждает, что у него не осталось денег. Как же он мог держать вас своей личной сиделкой?
— Ваш дядя платил мисс Бартон, — ответил адвокат, стараясь маслом усмирить бурные воды, — из средств, полученных по закладной этой недвижимости. — Он улыбнулся разгневанным физиономиям. — Он в самом деле был человеком бедным.
— Ну, не знаю, как насчет всех остальных, — сказала Хилари, вставая и дергая за шнурок колокольчика, — а я не отказалась бы от какого-нибудь ужина, раз уж нам пришлось выслушать все это. Уже одиннадцатый час, а у меня за весь вечер во рту не было ни крошки. Посмотрим, что нам может предложить Гимор.
— Неплохая мысль, — подтвердил Родди, смещаясь к шкафчику с крепкими напитками. — И попроси его спуститься в винный погреб.
— Черт бы побрал эту погоду, — сказала Дороти. — Я бы доехала до своей фермы к полуночи, но рисковать на дорогах сегодня явно не стоит.
— Да… Похоже, мы здесь надолго застряли, — согласился Томас.
Табита с трудом поднялась со стула.
— Надеюсь, никто не станет возражать, — сказала она, — если я займу свое прежнее положение? Кресло такое удобное, и вы просто не представляете себе, какое это удовольствие — сидеть у настоящего огня. Моя комната в клинике, изволите ли видеть, довольно промозгла даже летом. Вы не присоединитесь ко мне, мистер Оуэн? Я так давно не имела счастья насладиться обществом настоящего литератора.
Майклу пока не удалось поговорить с Фиби — он собирался заново представиться ей и постараться выяснить, помнит ли она их предыдущее знакомство; но и отказаться от приглашения своей патронессы он также не мог, а потому направился к очагу. Усевшись, он поднял глаза на портрет, висевший над камином: интересно, смотрит ли из-за него пара настороженных глаз? Но это, приходилось признать, было маловероятно: картина принадлежала кисти Пикассо, поэтому оба глаза были изображены на одной стороне лица.
— Скажите, — начала Табита, положив свою сухонькую руку ему на колено, — удалось ли вам опубликовать еще какие-либо очаровательные романы?
— Боюсь, что нет, — ответил он. — Похоже, вдохновение бежит меня в последнее время.
— О, какая жалость. Но ничего: я уверена, оно возвратится. По крайней мере, в литературных кругах у вас прочная репутация, я надеюсь?
— Ну, видите ли, прошло столько лет с тех пор, как…
— Хорошо ли вы известны группе Блумсбери
[108]
, к примеру?
