— Грозит? Это нехорошо. Мы должны его увидеть. Как насчет завтра или послезавтра?
— Завтра будет удобно.
— Тогда, может быть, и отпразднуем?
— Разумеется — если жена разрешит. Э-э… который час?
— Пять минут одиннадцатого.
— Тогда мне пора идти.
— Ладно, — сказал Джейсон. — Вас проводить?
— Спасибо, не стоит.
Джейсон посмотрел, как Ричард надевает пальто. Потом он услышал, как открылась и закрылась дверь.
Ричард вышел на улицу. Он уже был на полпути к дому, когда из тьмы выступил человек и преградил ему путь.
— Я Эдвард Уайтер, — сказал человек.
У него был американский акцент, борода и желтые зубы.
— Вы — Ричард Марпл?
— Он самый.
— Мне бы хотелось увидеть вас вместе с мистером Джейсоном Голавлом.
— По какой причине?
— Я хочу с вами поговорить. Речь пойдет об одном жутком деле, и мне нужна ваша помощь.
— В таком случае когда вы хотите, чтобы мы приступили?
— Завтра.
— Я очень сожалею, но это невозможно.
— Вы должны это сделать.
— Почему?
— Потому что нам не хочется, чтобы наши люди в это верили.
— Верили во что?
Эдвард понизил голос и прошептал:
— В заклятье.
— Заклятье? Какое заклятье?
— Заклятье замка Хакрио.
— Ладно. Я отведу вас к Джейсону. Я уверен, что он очень заинтересуется.
— Это хорошо. — Теперь человек говорил с английским акцентом. Звучало гораздо приятнее.
Он оторвал фальшивую бороду и улыбнулся.
— Мне очень приятно с вами познакомиться, мистер Марпл, — сказал он.
Довольно-таки удивленный Ричард протянул руку. Они обменялись рукопожатием.
— Мне… мне тоже очень приятно с вами познакомиться, мистер… мистер Уайтер.
— Пожалуйста, зовите меня Эдвардом. А теперь пойдемте, где здесь дом мистера Голавла?
* * *
— Я желаю рассказать вам историю, мистер Голавл. Воображаю, что она вас немало заинтересует. Могу ли я приступить?
— Весьма разумеется.
— Тогда приступим. Стояла тьма. Над замком Хакрио бушевала кошмарная гроза. Изнутри доносились слабые крики. Черный Рыцарь избивал до полусмерти Уолтера Бимгона шипастой булавой. До свидания, мистер Голавл.
Он встал и покинул комнату. Джейсон услышал, как входная дверь открылась, а потом закрылась.
— Удивительный посетитель. Интересно, почему он оставил нас так рано?
— Не знаю, — ответил Ричард. — Что вы думаете о его истории?
— Весьма интересно. Мы должны определить местонахождение замка Хакрио. Наше расследование обещает быть весьма интересным.
— Да.
— Тем не менее в данный момент меня больше интересует Эдвард Уайтер. Почему он ушел так быстро? Он же и пары слов не сказал, прежде чем уйти.
— Поистине, Джейсон. Я тоже изумлен. Возможно, мы отыщем ответы впоследствии.
— Быть может, и так. В любом случае — вы слыхали когда-нибудь о замке Хакрио?
— Никогда и ничего. Как он выглядит, я тоже не имею ни малейшего понятия.
— И я, — признал Джейсон. — Но все равно, я думаю, нам это ничего не даст.
— Вероятно, вы правы. У вас имеются какие-нибудь догадки о том, какие тайны его могут окружать?
— О да. Мне кажется, имеются.
— Имеются?
— Да. — Он понизил голос. — Мне кажется, он заклят.
В последний раз взглянув на дурацкую фотографию, где я сижу с видом задумчивого вундеркинда в коровнике мистера Нутталла, я закрыл журнал и положил его на ночной столик Джоан. Странно снова читать эту историю: точно слушаешь магнитофонную запись незнакомого голоса и упорно отказываешься верить, что голос — твой собственный. Мне хотелось думать, что это — еще один мостик к прошлому, способ вернуться по собственным следам и встретиться лицом к лицу с собой восьмилетним и невинным, написавшим такое: человек этот казался теперь совершенно незнакомым. Но даже мне теперь было очевидно — эта история скорее рассказывает не о том, каким ребенком я был, а о том, какие книжки читал в то время: повести о детях среднего класса, что вместе проводят летние каникулы в ветхих деревенских домиках, где оказывается полным-полно замаскированных люков и тайных проходов; готические приключения в ярко раскрашенных комиксах, детали которых родители могли бы одобрить с большим трудом; рассказы о далеких американских подростках, которым завидуешь, — они собираются в детективные клубы и живут в маловероятном соседстве с замками, набитыми привидениями, особняками с призраками и таинственными островами. Подобные книжки я читал много лет назад — мама давно отдала их на церковные распродажи. Но я готов был поспорить, что в шкафу Джоан найдется что-то в этом духе, и оказался прав. Потянув за яркий корешок, я вытащил одну книжку, и от обложки пахнуло пылью былых наслаждений. Соблазнительно прихватить ее с собой и погрузиться в чтение немедленно, но меня остановил какой-то пуританский запрет: в самом деле, мне что, заняться больше нечем, нежели упиваться подобной ностальгией? Поэтому я вернул книжку на полку, на цыпочках вышел из спальни Джоан и возобновил прежнюю (и явно не более благородную) программу исследований: открыл дверь в комнату Фиби.
Из трех спален эта была самой большой, но и самой загроможденной, поскольку служила не только жильем, но и студией. Бесчисленные банки с красками, кисти, отмокающие в растворителях, по полу разбросаны скомканные газеты и ветошь, перемазанная разноцветным маслом, — все указывало на род занятий ее обитателя. А прямо у окна, куда падало больше всего света, на мольберте стоял большой холст, накрытый пожелтевшей простыней. Должен признаться, до этого момента Фиби не возбуждала во мне никакого любопытства. Я рассеянно отметил, что она привлекательна (странным образом она напоминала Ширли Итон, чей образ долго служил мне идеалом женской красоты), но, вероятно, на меня ее внешность подействовала бы сильнее, не находись я во власти чар Элис. В любом случае Фиби интересовала меня крайне мало, с какой стороны ни глянь, если уж на то пошло. Однако что-то неодолимо влекло меня подсмотреть, над чем она сейчас работает: этак коварно и как бы исподтишка понаблюдать, как она раздевается. Я ухватил простыню за уголок и приподнял на два или три дюйма. Глазам моим открылся дразнящий участок густой серо-зеленой краски. Я задрал простыню повыше и углядел соблазнительную медно-красную полосу, провокационно размещенную у самого края холста. Такого я больше не мог вынести — резко и беспощадно я сдернул покров, и картина явилась мне во всей своей незавершенной наготе.
