Решая для себя вопрос, стоит ли дать отпор Гитлеру, Британия и Франция столкнулись с общей проблемой: дело в том, что руководящие политики и генералы обеих стран прошли школу Первой мировой войны. Еще не прошло и двадцати лет с тех пор, как завершилась эта бойня. Школьные друзья были убиты, калеки все еще попрошайничали на улицах, а военные вдовы выдавали замуж и женили детей, не знавших своих отцов.
Но реакция двух стран на сложившуюся ситуацию была диаметрально противоположной. Бриттов серьезно беспокоила антигерманская истерия, нагнетаемая Францией. Британия даже испытывала вину из-за кровожадности Версальского договора, в то время как Францию крайне раздражала короткая память британцев. Тем временем Америка мудро решила держаться в стороне от всей этой старомодной европейской тусовки: она еще только оживала после Великой депрессии, и, чтобы снова не обанкротиться, ей была совсем не нужна война.
Все это объясняет, почему Мюнхенская конференция в сентябре 1938 года с участием Франции, Британии, Италии и Германии обернулась фарсом.
Мотивом к созыву саммита стало желание Гитлера получить от международного сообщества разрешение «вернуть» Германии Судетскую область, заселенную преимущественно немцами и ставшую частью Чехословакии по итогам Первой мировой войны. Французский премьер Эдуард Даладье сказал твердое «нет» и предупредил британского коллегу, Невилла Чемберлена, что, «если западные державы капитулируют, они лишь ускорят начало войны, которой все хотят избежать». Даладье даже предсказывал, что Гитлер стремится к «такому господству в Европе, по сравнению с которым меркнут даже амбиции Наполеона». Довольно смелое заявление, тем более для француза.
Впрочем, Чемберлену очень хотелось верить Гитлеру, который твердо обещал, что, как только Германия получит Судеты, в Европе снова воцарится мир. Шестидесятидевятилетний политик старой школы, Чемберлен уже навещал Гитлера в его альпийском поместье в Берхтесгадене (впервые в жизни поднявшись в воздух на аэроплане), и по возвращении в Лондон старый англичанин объявил, что они имели «дружескую» беседу. Он заверил Даладье в искренности намерений Гитлера, и ему все-таки удалось убедить француза не противиться просьбе фюрера о «последнем в истории вторжении».
Так что сама по себе конференция, состоявшаяся в Мюнхене 29 сентября 1938 года, по сути была лишь формальностью, скрепленной подписями и печатью. Британская и французская делегации даже не встретились, чтобы обсудить свою стратегию. На фотографиях, сделанных непосредственно перед подписанием соглашения, Чемберлен выглядит помесью франта и удивленного цыпленка, у Даладье такой вид, будто кто-то собирается его подстрелить (в политическом смысле так и было), Муссолини ломает голову, то ли ему отрыгнуть, то ли надуть губы, а Гитлер воплощает полное спокойствие. Это была свадьба на скорую руку, где Франция и Британия выступали в роли невест, а Гитлер был женихом, которому разрешили свозить в свадебное путешествие в Лас-Вегас своего дружка, Муссолини. (Разумеется, с проживанием в отдельных номерах.)
Хуже того — во всяком случае, с точки зрения французов, — на следующее утро Чемберлен имел приватную встречу с Гитлером, во время которой они подписали двусторонний пакт о ненападении, даже не упомянув в договоре Францию.
После этого Чемберлен отбыл домой, приземлившись на аэродроме Хестон под Лондоном (позже использовался как база для истребителей «Харрикейн», «Спитфайр» и бомбардировщиков Б-17). Выйдя из самолета, он помахал встречавшей его толпе листком бумаги, подписанным в то утро Гитлером, и произнес знаменитые слова о том, что привез «мир для нашего времени»
[111]
. Намеренно не упоминая о французских союзниках, Чемберлен продолжил: «Мы рассматриваем подписанное соглашение… как символ желания двух наших народов больше никогда не воевать друг с другом». Британцы и немцы, пообещал он, будут работать вместе над «укреплением мира в Европе». В тот же день он произнес еще одну речь, призывая всех идти домой и спать спокойно. Пройдет меньше года, и те же люди будут спать далеко не так спокойно в бомбоубежищах.
Конечно, легко брюзжать, оценивая прошлое с высоты дня сегодняшнего. На архивных кинопленках Чемберлен выглядит милым стариканом, который хочет, чтобы все были друзьями. Но пока он произносил оптимистическую речь в Хестоне, в толпе стоял человек помоложе, репортер или полисмен в штатском, и слушал премьера скептически, не проникаясь всеобщей эйфорией и не аплодируя. Он был одним из тех, кому в скором времени предстояло воевать.
А по ту сторону Ла-Манша Даладье, как и Чемберлена, встречали по возвращении из Мюнхена как героя. Однако выглядел он не столь радостно, и розовых очков на нем не было. Глядя на восторженные толпы, он, должно быть, сказал в сердцах помощнику: Ah, les cons. Идиоты.
И когда менее чем через год Гитлер напал на Польшу и Чемберлен заявил, что Британия и Германия прерывают дружеские переговоры, резонансом прозвучал хор французских политиков: «А мы ведь предупреждали». Но Даладье недолго оставалось ворчать. В 1940 году он был арестован пронацистским французским режимом и позже сослан в концлагерь Бухенвальд. Он оказался в числе очень немногих узников, кому удалось выжить.
Короткая вылазка во Францию
Британия и Франция вступили в войну, не будучи лучшими союзниками, и все началось так же, как в 1914 году, — с общей катастрофы.
Армия, которая отправилась через Ла-Манш противостоять вторжению Германии во Францию, называлась Британские экспедиционные силы (как и скромная компания солдат, переброшенная на континент с той же целью осенью 1914 года). Хуже кармы не придумаешь — разве что если бы БЭС назвали Королевской армией неудачников.
Британские силы, численностью примерно 400 000 солдат с оружием времен Первой мировой войны и амуницией охотника на кроликов, прибыли осенью 1939 года, чтобы сыграть свою роль в генеральном плане французского командования по защите границ Франции от нападения с востока — закрыть брешь между линией Мажино и побережьем Ла-Манша.
И французский план сработал, но лишь до известной степени: когда немцы 10 мая 1940 года начали проводить блицкриг, линия Мажино осталась ненарушенной, поскольку нацисты попросту проигнорировали ее и вошли во Францию через боковую дверь. Легкие танки «Панцер» проскочили через Арденны (про которые Франция заявляла, что они непроходимые) и окружили британские и французские войска, которые ожидали атаки с севера.
Французы, вполне предсказуемо, намеревались окопаться и защищать Париж, но бритты быстро разобрались, к чему все идет. Уинстон Черчилль — его назначили главой правительства военного времени в тот же день, когда началось вторжение нацистов, — решил, что никому легче не станет, если регулярная армия Британии почти в полном составе угодит в лагерь для военнопленных. Пришла пора французам «позаботиться о собственной безопасности», как он выразился.
