– Не доходит до тебя никак, да? Пусть мне лучше палаточные колышки в ноздри забьют.
Арчи подогнул ногу, уперся подошвой в стену и смерил меня взглядом с головы до пят.
– Давай-ка переоденься, выбери себе что-нибудь поуютнее... Эт-та, у тебя ж такая отличная фигура. И вот без этого твоего кривого, циничного взгляда, типа «все мужики козлы», как, блин, у всех одиноких мамаш, ты б даже за модель сошла.
Я стремительно двинула к лестнице.
– Слова, достойные подлинного быдла. Ты знаешь, что такое «быдло», Арчи? – бросила я через плечо. – Метод пропаганды воздержания от самой матери-природы. Ты выезжаешь. Завтра. Хоть Кимми, хоть не Кимми. Кровь – она, конечно, гуще воды, но не бурбона.
Я взлетела наверх через две ступеньки, грохнула дверью в спальню и упала на кровать в полном изнеможении. С учетом работы, Мерлина и моего нежеланного гостя, я бы и впрямь выбрала себе что-нибудь поуютнее, желательно – кому.
* * *
Назавтра еще до обеда я собрала разнообразные пожитки Арчи и выставила его гитару, комбик и рюкзак на крыльцо. Фиби прибыла для подкрепления тылов.
– Мужик-то – да, топором рублен да неотесан. Но есть что-то притягательное в таком вот ношеном лице, – шепотом размышляла Фиби, пока мы исподтишка наблюдали, как Арчи пакует свои диски.
– Ношеном! Это лицо давно пора пустить на тряпки.
Арчи прибрел на кухню в точности с тем же видом, с каким вломился в мою жизнь.
– Здоров, Фиби. Слыхала дурные новости?
– Эм-м. Это ты про то, что Энн Уиддикэм и «Плейбой» ударили по рукам?
[77]
– предположила игриво та.
– Твоя сестра меня выгоняет, – печально сказал он. – Я б ей втолковал со всею душою, но вот с чем она будет – неведомо...
Я с пантомимической театральностью закатила глаза:
– Я бы ответила, но вот незадача – оставила все ядовитые замечания в другой сумке. Прости.
Арчи не обратил на меня внимания, склонился к сестриной руке и нежно поцеловал ее.
– Рад был познакомиться, Фибс. Вот только Мерлина дождусь, попрощаться.
Я глянула на часы.
– Что, серьезно? А надо? Он в Британском музее, – сказала я сестре. – Начал ездить туда каждую субботу. Будет дома в четыре тридцать ровно. Он невероятно пунктуален.
На меня накатило облегчение. Через час-полтора оккупант покинет мою жизнь, и дальше, как уже было не раз, останемся лишь Мерлин и я...
* * *
Только в полшестого до меня дошло, что Мерлина еще нет. Я так увлеклась уборкой освободившейся комнаты, что не заметила, как пролетело время. Мерлин знал дорогу. Я провожала его раз десять, не меньше, пока маршрут не выгравировался у него в мозгу. Когда ему исполнилось шестнадцать, я разрешила ему ездить одному. У него был мобильный. И деньги на такси, если вдруг что не так. Я ткнула в горячую клавишу, к которой привязала его номер. Нет ответа. Позвонила в Британский музей и уговорила их вызвать его по громкой связи. Сообщила в полицию. Но дежурный в участке сказал, что они не разыскивают пропавших подростков как минимум неделю. Может, он сбежал. Как обстановка дома? От мысли, что мой доверчивый сын сейчас где-то в бесноватом мире, полном опасностей и чужих людей, в желудке стало тяжело и кисло.
В 18.30 я позвонила в транспортную полицию и рассказала им, что у моего сына Аспергер. Они предложили разослать его словесные портреты их сотрудникам на станциях, но в Лондоне это все равно что искать пресловутую иголку в таком же сене. Паника уже колотилась у меня в груди мотыльком. Может, ему надавали по голове где-нибудь в заброшенном переулке? Может, его похитил очередной педофил? Может, он упал на пути? От отчаяния у меня жгло в горле. Арчи спросил, каким маршрутом Мерлин добирается до музея, и отправился на поиски.
В семь вечера я села в машину и понеслась по местным «лежачим полицейским» к метро. Никаких следов моего сына. Я металась по улицам и, паркуясь прямо на проезжей части, врывалась во все любимые Мерлиновы норы – в пару кафе, в книжный магазин, в «HMV» на Оксфорд-стрит. Минуты ползли, а мое сердце лупило по ребрам.
Я позвонила Фиби, которая дожидалась у нас дома – вдруг Мерлин все же объявится. Никаких новостей. В восемь вечера я вырулила от музея к Британской библиотеке – туда он тоже частенько заглядывал. Город кишел людьми. Когда пошел дождь, прохожие заторопились, как пойманные мыши. Я гнала по улицам, дворники описывали лихорадочные дуги по стеклу, а потом, когда я резко глушила мотор, застревали на полдороге, как два задохнувшихся марафонца. Мечась между проворными автобусами, я вдыхала нефтяную отрыжку такси, протискивалась сквозь толпу, втекающую и вытекающую из станции метро «Кинг-Кросс». Мерлина не было. Я обыскала даже «Сент-Панкрас»: Мерлин как-то недавно сказал, что у этой станции «все куда удачнее складывается, чем у “Юстона”».
Я вернулась в машину и, в полной растерянности и панике, сделала несколько поворотов не туда и в итоге обрулила весь город. Здания втыкались в небо великанскими шприцами. В 21.45 я покинула блестящую игольницу центра Лондона и направилась в Лэмбет.
Когда я добралась домой, нервы у меня скрежетали, как несмазанные дверные петли в заброшенном амбаре. Между припадками ливня я выскакивала на улицу и курсировала взад-вперед по тротуару. Не слышно ничего, кроме шелеста и плюханья воды в лужах под колесами проезжающих автомобилей. К половине одиннадцатого у меня в голове творился абсолютный кавардак. К одиннадцати я была готова впервые за десять лет позвонить Джереми. И тут показались Арчи с Мерлином.
Я бросилась к сыну и прижала его к себе.
– Все в порядке? – еле выговорила я.
Я висла на нем, парализованная любовью. Хриплый изможденный всхлип сорвался с моих губ. Страх, тревога и восторг боролись во мне за пальму эмоционального первенства. Наконец, у меня в груди поднялась волна ярости:
– Мерлин! Где ты был? Почему ты не позвонил?
Мерлин расстроенно оттолкнул меня – нервы у него тоже явно были на пределе. Он возбужденно замахал руками, словно дирижировал Пятой симфонией Бетховена.
– Я облазил всю Расселл-сквер. Каждое кафе, каждый книжный, каждый закоулок. А потом решил посмотреть на станции. Там его и нашел. Сидел на платформе. Часов с четырех там и сидел, – объяснил Арчи, пока мы прятались в дом от дождя.
– Зачем?
Я еще раз мысленно перебрала все возможные несчастья, какие могли с ним приключиться. В припадке остаточного ужаса я опять стиснула Мерлина.
– Ну... – Арчи поскреб небритый подбородок, – вроде как из-за микробов в метро – и что-то еще про перемену пола. Я его привез на автобусе.
– Я вдруг понял, что если я сяду в п-п-поезд, то от микробов, которые в метро, у меня переменится п-п-пол, – проговорил, заикаясь, Мерлин, непроизвольно сцепляя пальцы: он всегда так делал, если ему было плохо.
