После торта и плюшек Вероника объявила, что желает провести для внука экскурсию по дому. Пока дородная мать влезала в рукава кофты, Джереми поймал мой взгляд. Она походила на добермана, который силится пролезть в кошачью дверку. Мы попробовали не расхихикаться, Джереми подал мне звонкий стакан джин-тоника, и мы произнесли хором:
– Мамин помощничек.
Я почувствовала, как на губах у меня возникла полуулыбка. Я совсем забыла, что были у нас и хорошие времена.
Как только бабушка с внуком отправились обозревать фамильные ценности – по Мерлиновым меркам, занятие столь же занимательное, как мониторинг облысения, – я закинулась целым стаканом джина. Укрепившись алкоголем, я злорадно обратилась к своему бывшему:
– Так, значит, Одри променяла тебя на своего телепартнера. Ха! Еще хорошо, что она не снималась с Китом Вилли
[91]
или Мики-Маусом. «Ах, я не смогла выстоять перед его звериным обаянием».
– Почему ты всегда начинаешь разговор так, будто мы ссоримся?
– Потому что мы ссоримся. – Я протянула ему стакан за добавкой. И его тоже опрокинула залпом.
Джереми глубоко вздохнул:
– Может, пройдемся?
Ни за что, подумала я, но ноги уже выносили меня на бильярдно-зеленые газоны, а значит, их пришлось догонять и всей остальной мне.
– Ты собираешься хоть когда-нибудь меня простить, Люс?
Травяные просторы тянулись до искусственного пруда, там и сям их украшали архитектурные излишества. Мягкий запах влажной земли плыл над свежевскопанными клумбами.
– Я столько ползал на коленях, что все там себе уже ободрал.
– Да просто ты взял и явился из ниоткуда... ну и да, вскрылись старые раны. По правде говоря, они и не затягивались. Ты разбил мне сердце, выродок. Хоть знаешь теперь, каково это.
– Одри мне сердца не разбила. Оно разбито лишь из-за того, что я бросил единственную женщину, которую по-настоящему любил... Видимо, шок, подавленность, горечь за ребенка, которого мы привели в мир, а вдобавок – убийственное осознание, что все, в чем когда-то был уверен, больше не существует... А ты все отказывалась принять диагноз Мерлина, без конца таскала его по врачам. Мне казалось, ты от меня закрылась. Когда я встретил Одри, она была такая счастливая, светящаяся. А наша жизнь – такая беспросветная. Теперь-то я понимаю, что мое увлечение ею было всего лишь результатом отставания в развитии. Подростковой фантазией. Когда ей исполнилось тридцать, день рождения отмечали втайне от всех. Представляешь? Подозреваю, дату рождения Одри ее мать держала в секрете даже от нее.
Я почувствовала, как изнутри к губам поднимается улыбка. Попыталась проглотить ее, но все было так привычно – прогуливаться по этим наманикюренным садам его фамильного дома, мимо закоулков и норок, где мы прятались, а однажды даже занимались любовью на залитом луной пруду. Куда бы я ни посмотрела, везде сидели в засаде приятные воспоминания.
– Хотел я быть холостым патроном, – пошутил Джереми, – но уход отца показал мне, как важно принадлежать чему-то. Я хочу принадлежать сыну, жене, дому. Я хочу быть ответственным отцом. Не папочкой-балбесом из ситкомов или рекламы еды для микроволновки, который только и умеет что изумленно таращиться в буфет. Я хочу делать кукол из носков – ладно, уже поздновато, но ты поняла, о чем я.
– Прям Сократ, ты погляди, – съязвила я, маскируя растерянность.
Перемены в нем поражали воображение. От смеси чувств все внутри саднило. Я оценивающе разглядывала его. Он это все искренне?
– Я совершил ошибку. Худшую в жизни, – скорбно признался Джереми.
Лужайку присыпало блестящим конфетти влажной листвы цвета пережженной карамели. Резко обернувшись ко мне, Джереми потерял равновесие, поскользнулся на покатом склоне и сполз вниз на попе, обдирая траву. Я закудахтала от смеха – простертый поверженный экс у моих ног.
– Возьми меня назад, – униженно попросил он. – Такого, как я, ты больше не найдешь.
– Вот поэтому-то и радуюсь, что у тебя нет брата-близнеца, – ответила я кисло. Но сама улыбалась от уха до уха.
– Серьезно, Люс, мы могли бы начать заново. Словно опять женаты, только будет нам счастье, мы будем разговаривать и хотеть друг друга.
Он потянулся ко мне, сдернул вниз на мшистый берег и прижал теплой сильной ногой к заваленной листьями траве. Я была в равной мере взвинчена, встревожена и возбуждена.
– Потише, дружок. Ты, может, и сильнее меня, но не забудь, я знаю, где все твои старые спортивные травмы. – И я ущипнула его под коленом так, что он ойкнул.
Мы опасливо переглянулись. Уже вроде бы не враги, как дальше вести разговор – непонятно. Мне в голову ударил джин. Кратко вспыхнула давняя нежность – будто чиркнули спичкой.
– Не представляешь, как мне было трудно, – буркнула я. Горло мне омыло горечью.
Джереми сжал мое лицо в ладонях.
– Знаю. – Голос звучал мелодией гладких гласных. – Прости, прости меня, Люси... – Теперь он растирал мне пальцы. – Я ненавижу себя за то, что сделал с тобой.
Моя предубежденность против Джереми подтаяла в пламени его взгляда. Может, он и правда превратился в того человека, которого я когда-то полюбила? И тут он запел «Американский пирог» – от начала и до конца, слово в слово. Рука его сместилась мне на бедро. Как все это знакомо. Рядом с ним – как вернуться в дом, покинутый десятки лет назад: вроде все забыто, но, оказывается, еще помнишь, где какие выключатели, какие доски в полу скрипят, какие окна заедает. Я невольно забралась еще глубже в его объятия, вдохнула знакомый запах, по-детски уложила голову ему в изгиб локтя, а он прижал горячие губы к моей шее – и мурашки размером с родимое пятно покрыли мне руки и плечи, а меня всю осадили нагие воспоминания.
Меня головокружительно рвало со всех якорей. Где-то в глубинах оторопелого мозга смутно подумалось, как хорошо было бы нажать на горячую кнопку с номером Арчи. Но вместо этого мои губы завороженно поплыли ко рту моего бывшего мужа.
Глава 17
Буженина в мужском бутерброде
Дорога самопознания начинается с первого шага. Равно как и падение с лестницы. Как раз об этом я думала, когда поздно вечером Джереми привез нас домой и я заметила тревогу у Арчи на лице. Как только Мерлин сиганул наверх спать, поклявшись улечься в обнимку с крикетной клюшкой, «чтобы утро было удачным», мой бойфренд красноречиво изрек:
– Ну и как этот злоебучий, лживый, блудливый, двуликий мудак?
– Мог бы просто сказать «твой бывший».
– А он по-прежнему таков? – спросил Арчи сварливо.
