«Столько сметаны жрать! — с осуждением подумала я. —
Конечно, после этого любая женщина покажется фригидной».
— Ха! — воскликнула я. — Придет в себя! Глядя на Пупса,
трудно поверить, что это возможно. Надеюсь, ты не собираешься оставлять его на
ночь? И потом, раз уж он ступил на эту скользкую тропу, то ничем ему не
поможешь. Завтра он наберется опять, и что ты будешь делать? Снова начнешь
гладить его плащ? Нет уж, вези его к Розе, пускай она сама принимает меры.
— Попробую, — неуверенно согласился Евгений. — Но сначала
спрошу, захочет ли он.
Пупсу было все равно. Потеряв память, он вдруг перестал
бояться жены, а напрасно.
— Ты бы сначала подготовила Розу, — попросил Евгений.
— Если Роза уже вернулась с консультации, — сказала я,
нехотя набирая ее номер.
Роза вернулась.
— Чем занимаешься? — дипломатично поинтересовалась я.
— Ужин Пупсу готовлю, — доложила Роза.
Естественно, я тут же захотела посоветовать ей не тратить
даром время, но совладала со своим желанием и спросила:
— Как Юля?
— Ты же знаешь ее, — ответила Роза. — Лучше скажи, как
Лариса?
— У Ларисы прострелена шляпка, — держась из последних сил,
чтобы не проболтаться про Пупса, сообщила я.
И в этот миг силы вдруг покинули меня, и, не помня как, я
выложила все, начиная от вешалки Ларисы, под которой лежал Пупс, и заканчивая
его рвотными позывами на мои блинчики.
Роза была в шоке.
«Это даже хорошо, — успокоила я себя, — зато теперь она не
станет нервничать по поводу покушений».
— Где он, это ничтожество? — закричала Роза. — Где эта
скотина?
— Лежит на диване в свежевыглаженом плаще, — поведала я. —
Успокойся, у него нет любовницы, плащ гладил мой Евгений.
— Я убью его! — завопила Роза и бросила трубку.
— Женя, — сказала я, — сейчас же вези Пупса домой. Он срочно
понадобился Розе.
Евгений неохотно повез Пупса к Розе, а я, радуясь, что уж
где-где, а в моей-то жизни одна божья благодать, продолжила жарить блинчики. На
радостях во мне открылось великодушие. Пока баба Рая и Санька (он оказался
приверженцем взглядов бабы Раи) смотрели свой «В глаз народу», я сердобольно
таскала свежеиспеченные блинчики к телевизору. С удивлением я обнаружила, что
баба Рая ест гораздо быстрее, чем работает. Санька же слишком увлекся диспутом
и к блинчикам проявлял равнодушие.
«Как хороша семейная жизнь», — с наслаждением подумала я,
стоя у плиты.
Однако долго наслаждаться семейным счастьем мне не пришлось
— позвонила Маруся. Она так отчаянно ревела в трубку, что я грешным делом
похоронила ее разлюбезного Ваню, мысленно, разумеется. Слава богу, тут же
выяснилось, что Ваня жив, чего нельзя сказать о самой Марусе. Если верить ее
словам, то она прямо вся на краю могилы.
— Маруся, что случилось? — паникуя, завопила я.
— Если хочешь меня всю застать живой, поспеши, — трагически
проревела Маруся. — У тебя есть всего тридцать минут.
Глава 12
Я уложилась в двадцать.
Спустя двадцать минут я в нервном нетерпении сучила ножками
под дверью Маруси и так взвинтила себя, что буквально упала на Марусины руки,
едва она показалась на пороге.
Старушка, только не говори, что и в тебя стреляли, — без
всякого сочувствия завопила Маруся. — Я прямо вся негодую!
И она гневно швырнула меня на диван, за что ей большое
спасибо — я сразу пришла в чувство и спросила:
— Что случилось?
— Что случилось? — повторила мой вопрос Маруся, размашисто
меряя комнату шагами. — Что случилось?
Возмущению ее не было предела.
— Шляпку мерзавцы прострелили! Вот что случилось! — заявила
она.
Я опешила. Как шляпку? Какую шляпку?
— Маруся, ты же не носишь шляпок. Последней была та, из-за
которой ты рассорилась с Тамаркой лет двадцать назад.
— Правильно, с тех пор прямо вся и не ношу, — согласилась
Маруся и разразилась страшными ругательствами в адрес Тамары. Зачем я только
про нее заикнулась.
Выпустив из себя пар, она вспомнила о своем горе и, схватив
меня за руку, потащила в спальню, в которой я не была с тех пор, как
приключилась с Марусей любовь к Ване.
В спальной…
Ба, что я там увидела! Над широкой кроватью висела картина —
портрет Маруси, написанный маслом…
Руки бы поотбивать тому художнику, разве можно так далеко от
реальности отходить? Терпеть не могу льстецов, а этот ну просто негодяй,
никакой нет у него совести.
— Дикость какая, — только и выдохнула я, — В чем тут
дикость? — удивилась Маруся.
— Да портрет совсем на тебя не похож.
— Но как-то ведь ты узнала, что это я.
— Чисто логически: никакую другую женщину в своей спальне ты
бы не потерпела, даже Марию — мать Иисуса.
— Ты права, — согласилась Маруся, — надело не в этом. Разве
больше ты здесь ничего не видишь?
— Нет, ты затмила все, — призналась я.
— Да смотри же, смотри, прямо вся смотри! — рассердилась
Маруся.
Я присмотрелась и с удивлением обнаружила, что та
палкообразная особа, которая прикидывалась на картине Марусей, была в шляпке. В
совершенно безобразной шляпке, похожей то ли на чепчик, то ли на ночной горшок.
«Какое счастье, что в жизни Маруся предпочитает капюшоны и
платки», — порадовалась я.
— Так что? — сгорая от нетерпения, поинтересовалась Маруся.
— Что-нибудь скажешь ты наконец?
— А что тут сказать, — кивая на картину и скорбно поджимая
губы, ответила я. — Эта жертва концлагеря в кошмарной шляпке.., вернее,
чепчике.
— Жертва концлагеря? — ужаснулась Маруся, видимо, считая
себя на картине неотразимой.
— А как прикажешь называть этого дистрофика? — в свою
очередь удивилась я.
Не знаю, куда завела бы нас эта дискуссия — Маруся бывает
чрезмерно обидчива, — но я вдруг увидела в шляпке-чепчике дырку. В той шляпке,
которая была на картине, я увидела дырку.
— Маруся, что это? — завопила я.
— Ты о чем? — спокойно поинтересовалась Маруся, уже
довольная непонятно чем.
— Да о картине! Кто сделал в ней дырку?
— Слава богу, заметила наконец, — утомленно закатывая глаза,
воскликнула Маруся. — Я же битый час тебе твержу, что меня всю хотят убить.
