— Об этом слышу впервые, да и при чем здесь ты?
Кто-то сделал дырку в картине, за что я никак его осудить не
могу. У самой руки чешутся, глядя на это безобразие. Сама я, решись на такое,
начала бы как раз с чепца. Дырка — это еще ерунда, я взяла бы нож и вырезала
этот чепец из картины прямо вместе с твоей головой.
Я сильно рисковала, произнося такие признания.
В другое время за это можно было бы поплатиться, но теперь
Марусе, как видно, не до этого. Она бесстрашно прыгнула на кровать и сняла
картину. Я увидела в штукатурке дырку, которую явно кто-то расковырял.
— Теперь ты поняла, что в картину стреляли? — с торжеством
спросила Маруся.
— Похоже на то, — вынуждена была согласиться я. — А где
пуля?
— Вот этого не знаю. Ужас! — воскликнула Маруся, вешая на
место картину, любовно ее оглядывая и лишь после этого хватаясь за голову. —
Ужас! Кто-то проникает в мою квартиру и простреливает мой портрет.
Потом этот мерзавец вытаскивает из стены пулю и спокойно
удаляется с ней, не оставив никаких следов.
Я прямо вся негодую. Жаль, что не застала его, вот уж отвела
бы душу, долго помнил бы меня.
— Что бы ты ему сделала? — содрогаясь, поинтересовалась я.
— Выбросила бы из окна. Пойдем отсюда, старушка, — последний
раз окидывая нежным взглядом картину, сказала Маруся.
— Куда? — насторожилась я, боязливо посматривая на окно и
уже сожалея о всех критических высказываниях, опрометчиво мною допущенных. —
Куда ты меня тащишь?
— На кухню. Будем размышлять и пить водку. Нельзя бездарно
тратить время, у меня завтра заканчивается отпуск.
— Маруся, — взмолилась я, — не могу я так много пить. У меня
и с Женькой будут неприятности, да и перед бабой Раей уже стыдно, и перед
читателями, и вообще я пить не хочу.
— Тебя никто и не заставляет. Я же не алкоголик, компания
мне не нужна. Пить буду я, а ты будешь размышлять.
Такое разделение труда меня устраивало и, пока Маруся
соображала на стол, я размышляла довольно энергично и доразмышлялась до жуткого
вывода.
— Маруся, — закричала я, — теперь и ты попала в их компанию,
я имею в виду Розу, Тосю и Ларису.
— А я про че? — обрадовалась Маруся, зубами срывая пробку с
бутылки. — Я ж не дура, сразу сообразила.
Шляпок-то я не ношу, и мерзавец об этом знает. Он не стал
дожидаться, пока я напялю на себя какую-нибудь дурацкую шляпку, он знал, что
этого не произойдет никогда, а потому пришел в мою спальню и прострелил
единственную, ту, что у меня на картине.
— Но какой в этом смысл? — страшно волнуясь, воскликнула я.
— Сейчас выпьем и все поймем, — успокоила меня Маруся,
разливая по рюмкам великолепнейшую водку, жаль, не могу сказать какую —
ненавижу рекламу.
— Хватит-хватит, — остановила ее я и, подумав, добавила:
— Впрочем, плесни еще.
Маруся плеснула до краев, тут же подняла свою рюмку и
произнесла:
— Так выпьем за мой отпуск, старушка. Хорошо прошел, но
быстро и жаль, что без Вани.
— Да, за это стоит выпить, — охотно поддержала тост я,
радуясь, что прекратится наконец это пьянство, в которое втравила всех нас
неприкаянная Маруся.
Так и до алкоголизма докатиться недолго, тем паче, что уже
есть перед нами жуткий пример — Пупс, катящийся по наклонной…
— Но с чего поднялась эта свистопляска? — закусывая и
безбожно чавкая, спросила Маруся. — Кто устраивает этот спектакль? Прямо вся
знать хочу!
— Маруся, тебе не страшно? — содрогаясь, поинтересовалась я.
— Страшно, потому и пью. Еще по одной?
— Я — пас, — отшатнулась я.
— А мне придется гасить стресс, — сокрушенно призналась
Маруся.
Она решительно отодвинула в сторону рюмку и взяла стакан.
Видимо, стресс был приличный.
— Вот так живу и в любой момент жду кончины, — наполняя
стакан наполовину, вздохнула она. — А за что? Вроде зла не, делала никому.
Ладно Тоська, та давно кары заслужила, и не такой, а я-то киска, маська,
лапочка и зайчик.
— С чего ты взяла? — удивилась я.
— Так мне Ваня говорил.
— Ой, Маруся, нельзя быть такой доверчивой. А что касается
покушения, ты — ладно, а вот Розу за что обидели? Уж она-то добрячка известная.
За что ее убивать?
Ее только хорошенько попроси — и сама все отдаст.
Даже Пупсу на днях едва ли не силой сто долларов всучила.
— Да ну?! — изумилась Маруся. — Небось врет.
— На моих глазах все происходило, — заверила я. — Нет, Розу
убивать совершенно не за что. Даже у Пупса нет причины.
Маруся шлепнула меня по плечу:
— Слушай, старушка, а может, она свидетель? Может, увидела
или узнала что-нибудь не то?
— А Тося? Тося что тогда узнала? И если узнала, то какой
смысл убивать ее? Ведь если не сделать это сразу, то уже через десять секунд будет
поздно. Весь мир узнает. Кстати, и о тебе могу сказать то же.
— Обижаешь, старушка, я — могила. Если что узнаю, пытать
будут — не скажу.
— Трезвая — да, но ты трезвой уже не бываешь.
— Да-а, — горестно согласилась Маруся, — с тех пор, как ушел
мой Ваня…
— У тебя начался отпуск, — продолжила за нее я. — И между
прочим, не знаю, радует тебя это или нет, но из отпуска ты можешь отправиться
сразу в могилу.
Маруся в этот момент жизнерадостно заносила стакан в рот, да
так и застыла.
— Ты о чем, старушка? — каменея, спросила она.
— Ха — о чем! Будто сама не знаешь. Если сегодня прострелили
твою шляпку, значит, следуя по плану, убийца послезавтра засандалит в тебя из
арбалета. Учитывая твою комплекцию, ему будет очень трудно промахнуться, ведь
до этого он покушался на пигмеев.
Роза, Тося и Лариса от горшка два вершка, ты же достойнейшая
мишень… Впрочем, что говорить, сама понимаешь.
Уж не знаю, какого сообщения ждала от меня Маруся, но к
словам моим она отнеслась халатно — беспечно махнула рукой и спокойно вылила в
себя содержимое стакана.
— Все вздор, старушка, — сообщила она, смачно закусывая
соленым огурцом.
— Только что ты была другого мнения, — напомнила я.
— Это от испуга. Понимаешь, старушка, как испугаюсь, так
сразу начинаю психовать, а потом подумаю и снова наполняюсь добрым настроением.
Ведь так мало хорошему человеку надо: стакан водки, хвост селедки, чтоб кулак
мужа был легок и денег немного.
