— Да зачем же о другом, — возмутилась я, — когда как раз я и
пришла за этим! Нет, Витя, уж давай о проблемах! Я жду!
Пупс растерялся. Против женского напора иммунитета у него
так и не выработалось за долгие годы жизни с Розой.
— Это мучает меня, я боюсь, — пролепетал он.
— Что — это? Ты можешь сказать? — сгорая от любопытства,
воскликнула я.
Пупс заробел, покрылся краской, уже изрядно меня пугая. Чего
я пугалась, наверное, пояснять нет нужды — конечно же, того, что он
откровенничать передумает.
— Ну! Ну же! Говори, — страшно волнуясь, закричала я, —
Говори! Облегчи свою душу!
И он облегчил.
— Я боюсь этого больше всего, — признался Пупс, — потому что
для меня это хуже смерти.
— Что — это? — воскликнула я.
— Тогда я пропал, — сильно нервничая и покрываясь капельками
пота, продолжил Пупс, словно не слыша меня. — Я боюсь ее больше смерти, — как
заклинание повторял он.
— Импотенции, что ли? — догадалась я, потому что ни для кого
не секрет, что больше смерти любой мужчина боится только ее.
— Да нет, — раздраженно отмахнулся Пупс, — бессонницы.
Бессонницы боюсь, с импотенцией уже давно смирился.
Я была разочарована: приготовилась буквально ко всему, и
вдруг такая прозаическая развязка.
— Бессонницы? — растерянно промямлила я.
Однако Пупс переживал натурально.
— Бессонницы, — с жаром воскликнул он. — Потому что
бессонница для бухгалтера — профессиональная смерть. У бухгалтера мозги должны
быть всегда свежие, а тут до утра заснуть не могу. Все думаю, думаю…
— И о чем же ты думаешь? — поинтересовалась я.
Пупс с непередаваемым укором посмотрел на меня.
— Будто не о чем? — с обидой сказал он. — Сама видишь, какие
кунштюки выделываю, фокусы творю какие. Голова кругом идет.
— Возьмись за ум, брось пить, и все прекратится, —
посоветовала я.
Пупс аж подпрыгнул от негодования и закричал, явно веря
самому себе:
— Да я же не пью! В рот практически уже не беру!
Так, с Соболевым сто граммов коньячку если когда накачу, а
больше ни-ни.
Ха, ни-ни! Видели мы его ни-ни!
— Побойся бога, — возмутилась я. — Поверила бы тебе, когда
бы не видела своими глазами. Нет, Виктор, так нельзя, так и до алкоголизма
докатиться недолго.
А уж если до конца мое дружеское мнение хочешь знать — ты
уже алкоголик!
— Да не алкоголик я! — синея от гнева, завопил Пупс. — Не
алкоголик!
— Вот, видишь, — обрадовалась я. — Это первое тому
доказательство. Все алкоголики кричат, что они не алкоголики. Симптомы налицо,
о чем разговор? Ты вот что, Витя, не оправдывайся, а лучше в руки себя бери.
— Да как же брать, когда я из рук и не выпускал-то себя, —
едва ли не со слезами пожаловался Пупс.
Я смилостивилась и от обличения перешла к уговорам.
— Не переживай, Витя, — ласково гладя его по спине, сказала
я, — мы все с тобой и пропасть не дадим.
Согласна, в последнее время мы с Розой плохой подавали тебе
пример, но это все Маруся. Теперь она на работу вышла, и пьянству бой. Держи
равнение на нас.
Пупс посмотрел на меня так, как смотрят только на полоумных,
и сказал:
— Точно сопьюсь, если держать начну.
Я вышла из себя.
— Ты что, действительно веришь в то, что говоришь? —
закричала я.
— А ты? — в свою очередь поинтересовался Пупс. Ты же веришь,
что ты не алкоголик, так почему же должен сомневаться я?
— Потому что это я откачивала тебя с Евгением, а не ты меня.
Потому что я забирала твой кейс от Дани, а не ты мой. Потому что я была
свидетелем тому, как ты пьяный отобрал у Розы сто долларов…
— Роза мне их сама дала, — уже весьма нагло напомнил Пупс.
Эта наглость показалась мне еще одним симптомом алкоголизма,
и я закричала:
— Вот что, дорогой, не ерепенься, когда тебе верные люди
помощь предлагают. Послушайся меня, и пошли к доктору. Сразу все станет на свои
места.
При слове «доктор» Пупса передернуло, он затравленно
поглядел на дверь.
«Сбежать хочет», — догадалась я и сразу же его предупредила:
— Даже и не думай. Обидишь этим смертельно меня, а я
единственный человек, способный помочь в трудную минуту и сохранить эту помощь
в тайне. Покумекай сам, кому довериться можно? Юле? Марусе?
А может быть, Тосе? Доверься, и завтра же будет знать вся
Москва, что у тебя алкоголизм и белая горячка.
Однако Пупс повел себя абсолютно неблагодарно.
— Да никому я доверяться не хочу, — заявил он. — Я здоров,
чего и вам желаю.
— Боже меня сохрани от такого здоровья, — обижаясь, ответила
я. — Что ж, ты сам виноват, в случае чего.
Я сделала все, что могла. Прощай, но знай, наступит время,
когда ты пожалеешь об этом.
— Да о чем об этом? — удивился Пупс.
Ну до чего же наглый народ мужчины, особенно если они
алкоголики!
— О том, что пьешь и лечиться не хочешь, — ответила я,
скромно умалчивая о том, что он жестоко меня обидел.
— Да не пью я, не пью, — уже зеленея от злости, закричал
Пупс. — Как доказать это тебе?
— Как доказать? А не ты ли валялся у Ларисы под вешалкой?
Пупс сконфузился, но быстро нашелся и сказал:
— Меня отравили.
— Ну-ну, — усмехнулась я, — еще один симптом алкоголизма —
бред. Ладно, считай, что я про этот разговор забыла, но боюсь, ты сам напомнишь
о нем.
Как я сказала, так в дальнейшем и получилось.
Глава 18
От Пупса я вышла в ужасном настроении и, чтобы поскорей его
поднять, тут же решила пройтись по магазинам. Не обошла и пяти бутиков, как нос
к носу столкнулась с Юлей. Она неслась сама не своя, ничего вокруг не замечая.
С трудом успела ее за руку ухватить, лишь после этого Юля затормозила.
— Это ты, Мархалева, — переводя дыхание, воскликнула она,
явно собираясь умчаться.
— Куда ты несешься голову сломя? — удивляясь, спросила я.
Если бы так носилась Тамарка, Тося или Маруся, это было бы в
порядке вещей, но Юля носит узкие юбки и потому двигается степенно. Однако и
узкая юбка не помешала ей на этот раз.
