— Мама, ты невозможная! — возмутилась она. — Прибегаешь, тут
же убегаешь, ничего не объяснив.
А как же я? Обо мне ты подумала?
— При чем здесь ты?
— Я с ума от любопытства сойду. Что случилось?
Почему нельзя вешать картину?
— Будто не знаешь, черт возьми! — рассердилась я, выскакивая
из кресла. — Зачем ее вешать, когда она все равно упадет?
— Да почему же она упадет, если она уже падала? — спросила
Тамарка, грубо возвращая меня в кресло. — Сиди! Говорю тебе, сиди!
— Не могу сидеть, когда там меня вешают!
— Мама, ты невозможная! — топнула ногой Тамарка. — Скажешь
ты, в чем дело, или нет?
— Скажу, — успокоила ее я. — Скажу, только прекрати меня
турзучить. И вообще, отойди.
— Я отойду, а ты сбежишь.
— Не сбегу, — пообещала я, не собираясь выполнять обещания.
Однако Тамарку не проведешь. Она отошла от меня, но не к
столу, а к двери, таким образом перекрыв мне путь отступления.
— Так в чем дело. Мама? — спросила она. — Что ты так
волнуешься? Стрела уже была, картина падала, так в чем же дело?
— В том и дело, что стрела — не та и не та картина.
Пупс приходил не за тем, чтобы картину уронить, а за
стрелой. Он украл ее и вот буквально только что, перед моим к тебе приходом,
выстрелил в меня.
Я вытащила из сумки стрелу и показала ее Тамарке.
Тамарка безгранично удивилась и спросила:
— А как же та стрела, которая в косяке?
— Стрелу в косяк воткнул Евгений.
— А картина?
— Картину сбил мой шаловливый Санька. А вот эта, — я
потрясла стрелой, — настоящая. Пупс только что пустил ее в меня.
— А разве Пупс умеет стрелять?
— Еще как умеет, — заверила я. — Сегодня мне демонстрировал.
У него и арбалет есть.
Сообщением моим Тамарка была оглушена.
— Вот тебе и Пупс! — только и сказала она.
— Точно так же выразила свое отношение к этому событию и я.
Теперь ты понимаешь, что я должна быть дома, а не здесь.
— Не понимаю, — возмутилась Тамарка. — Мама, ты невозможная!
Зачем тебе бежать домой сегодня, если картина будет падать только завтра?
— Ты права, — успокаиваясь, согласилась я. — Если из
арбалета в меня стреляли сегодня, значит, картина на следующий день упадет.
— И знаешь что, — сказала Тамарка, — дай-ка мне стрелу.
Что-то я тебе не доверяю, слишком часто воруют ее у тебя. А я так эту стрелу
спрячу, что днем с огнем не найдут. Тебе же все равно, тебе это уже не грозит,
а мне еще предстоят испытания.
— Послезавтра, — напомнила я, протягивая Тамарке стрелу.
— Вот именно, — вздохнула она, укладывая стрелу в ящик
стола. — Посмотрим, что Пупс будет делать, если не будет у него этого
инструмента.
— И посмотрим, что он будет делать, если не будет в моем
доме ни одной картины. Все со стен сниму, даже ковер в Санькиной комнате.
— Давно пора, это мещанство, — заметила Тамарка.
— Вы прямо сговорились с Женькой, — возмутилась я. — Все вам
мещанство, а ребенку холодно без ковра. Стена там ледяная.
— Но сейчас же не зима.
— Потому и иду на то, чтобы снять ковер, если вообще это поможет.
Вон, у Юльки не было картин, так Пупс нашел выход: прислал мазню, да еще и
сказал, что от меня подарок.
— Значит, строго-настрого бабе Рае прикажи, чтобы не
принимала никаких подарков.
Мне стало смешно. Бабе Рае прикажи. Будто я в моем доме
приказываю. Даже говорить об этом не хочу, так обидно.
— Тома, как думаешь, что с Пупсом? — спросила я. — Он совсем
с ума сошел. Даже фингал набил Розе и вазу грохнул хрустальную.
Тамарка неожиданно психанула.
— Мама, ты невозможная! — закричала она. — Я седьмая жертва.
Пупс, с риском попасть в голову, пробивает уже седьмую шляпку, время от времени
постреливает в людей из арбалета, потом громит дорогие картины, а ты
переживаешь за фингал Розы. Будто большего горя у нас нет, чем ее хрустальная
ваза.
Ну как тут не обидеться?
— Я сказала тебе для информации, если не хочешь слушать, так
я пошла. Не знаю, о чем еще нам разговаривать тогда.
— Действительно, кроме Пупса, не о чем. Ты квартиру ребенку
покупать собираешься? — уже деловито поинтересовалась Тамарка. — Бери, пока
дешево. Тося уже взяла. Я трехкомнатную тебе устрою по цене двухкомнатной. Или
четырехкомнатную по цене трехкомнатной, но с небольшой доплатой.
Никаких нервов не хватит на эту Тамарку. Нашла о чем
разговор затевать.
— Как могу я предаваться размышлениям о квартире, когда у
нас происходят такие дела? — закричала я. — Ты действительно думаешь, что я
сейчас отключусь от Пупса и начну покупать у тебя квартиру, да еще и в Питере,
да еще и Саньке, которому до женитьбы двадцать лет как минимум. Раньше я не
позволю.
— А почему бы не купить, если дешево? — изумилась Тамарка.
— Ты настоящая капиталистка! Уже нет в тебе души!
У человека, у друга твоего, беда, а ты только и думаешь, как
бы на мне понаживаться!
— Да я помочь тебе хочу.
— Силой? Ты же буквально с пытками доброе дело творишь.
Сколько можно истязать меня этой квартирой? Не куплю я ее, не куплю! Даже даром
не возьму, если давать будешь!
— Это вряд ли, — туманно откликнулась Тамарка, до сих пор не
знаю, что она имела в виду.
Выяснять времени не было, зазвонил мой мобильный.
— Все, не знаю, что с ним делать, — разрыдалась в трубку
Роза.
— Что случилось? — испугалась я. — Снова Пупс?
— А то кто же?
Господи, когда он только все успевает? Лежал же в обмороке,
так нет же, вскочил и давай с арбалетом по городу нарезать.
— Роза, что у вас произошло, когда я ушла?
— Когда ты ушла, — ответила Роза, — Пупс пришел в себя и
собирался обедать, но ему позвонили. Он быстро оделся и ушел.
— И сумку спортивную с собой взял, — на всякий случай
уточнила я.
Роза оторопела:
— Какую сумку?
— Большую спортивную сумку, — напомнила я.
— Да нет у него большой спортивной сумки! — закричала Роза.
— Нет никакой, да и что прикажешь ему с этой сумкой делать? Пупс и спорт
несовместимы. Его же со стадиона ветром сдувает.
