Сердце мое от жалости зашлось. Все простила Марусе, потому
что душа у нее, как и сама Маруся, огромная, и туда помещается много и любви, и
ненависти, и зависти, и осуждения. Не перечислишь всего.
«Что же это такое? — подумала я. — Минут десять я уже у нее
сижу, а Маруся за это время всего каких-то двадцать фраз произнесла. Куда это
годится?»
В безмолвии я посидела немного еще, глядя на уходящую из
жизни Марусю, и решилась.
«И в самом деле уйдет, если не остановить», — забеспокоилась
я и сказала:
— Все, Марусечка, я пошла.
— Посиди, старушка, — жалобно попросила она. — Что-нибудь
расскажи…
«Да что же это такое происходит-то? — в отчаянии подумала я.
— Когда это такое было, чтобы Маруся сама, по доброй воле давала возможность
кому-то что-то рассказать, и не только давала возможность, а сама предлагала
даже. Будто у нее своих слов нет, чтобы мои слушать. Нет, действительно пора
Марусю спасать».
— Ты полежи здесь пока, а я пошла. — преисполняясь
решимостью, сказала я. — Не волнуйся, долго одна не будешь. Розу пришлю, а сама
быстренько смотаюсь к Ване, посмотрю в его наглые глаза.
Маруся мгновенно вскочила с дивана и, прижав и мои и свои
руки к своей жаркой груди, взволнованно залепетала:
— Ване передай, что люблю его, что только о нем и думаю,
каждый день во сне вижу…
— Может, ночь? — уточнила я.
— И ночь…
«И день и ночь спит, а Роза говорит, что у нее бессонница»,
— отметила я про себя.
— Передай Ване, — тем временем продолжала Маруся, — что
помню каждое слово его, взгляд каждый, и стишки, что он мне написал, как
молитву перед сном повторяю, и выучила наизусть…
— Передам, Марусенька, передам, — усиленно кивая, заверила
я.
— Передай, что тапочки его под кроватью моей стоят, а пижама
его под подушкой лежит моей…
— Передам, Марусенька, передам.
— Передай, что единственный он, что и не было других у меня…
Я опешила.
— Ну, не-ет, Маруся, это передавай сама. Кто же мне поверит?
Да и возраст у тебя уже не тот, чтобы врать так рискованно. Я лучше скажу, что
он первая твоя и последняя любовь. Вот в это мужчины охотно верят. Я так
каждому клялась, и все были довольны.
На том и порешили.
Я пошла к Ване. Не знаю, выучила ли Маруся ту поэму Брюсова,
которую Ваня, пользуясь всеобщей безграмотностью, выдает за свою, но адрес,
данный Марусей, я действительно выучила наизусть.
Глава 31
Имени счастливой соперницы, этой подлой компьютерщицы, я не
знала, поэтому, пользуясь жизненным опытом, придумала, как выходить из
положения.
Я решила применить к ней тактику энергичного переполоха.
Предварительно подготовившись, я застегнула пиджак не на те пуговицы — в
результате одна пола была длинней другой, а сам пиджак превратился в сплошные
волны. Воротнику моей блузки такая драпировка не понравилась, и он встал дыбом,
что устраивало меня вполне. Прическу свою я изрядно растрепала, экстремально
вздыбив волосы. Губную помаду съела, тушь слегка размазала, румяна к черту
стерла вообще.
"Боже упаси этой мымре понравиться, — подумала я, — еще
ревностью изойдет и меня к Ване не допустит.
Надо быть скромней. Этакая загнанная работой, мужем и детьми
ослица, которая отсутствие времени пытается компенсировать очень дорогим
костюмом, купленным в рассрочку на пять лет".
Произведя все необходимые действия, я осталась довольна.
«По-моему, вышло неплохо», — подумала я, удовлетворенно глядя на то, как
шарахается от меня народ.
У двери квартиры компьютерщицы я провела короткую репетицию,
стараясь изобразить крайнюю сбивчивость дыхания, что, учитывая седьмой этаж и
отсутствие лифта, было совсем несложно. В последний раз сделав ревизию всем
своим превращениям, я похвалила себя и уверенно нажала на кнопку звонка.
Нетерпеливо притопывая, приготовилась ждать.
Долго ждать не пришлось. Почти мгновенно дверь открыла
высокая невзрачная блондинка, не годящаяся нашей Марусе и в подметки. Как
только Ваня позарился на нее?
Я, как по команде, сделала бешеные глаза и, задыхаясь и
беспорядочно заикаясь, затараторила:
— 3-здрасте, я С-суслова из отдела с-снабжения, извините,
что з-задыхаюсь, но у вас лифт не работает…
Роняю сумочку, поднимаю ее, по ходу опытным взглядом
проверяя, с кем имею дело — ничего баба, если и стерва, то не ярко выраженная,
а умеренная: в глазах не только ожидание, удивление, любопытство, но и
сочувствие. Удовлетворившись, продолжаю:
— П-простите, з-загоняли совсем, начальник ззлой как
з-зараза, з-зло, естественно, с-срывает на мне, грозит вообще уволить, а п-пашу
за к-копейки.
Снова роняю сумочку, неуклюже поднимаю, виноватой улыбкой
извиняюсь, получаю в ответ улыбку понимания и продолжаю:
— Я к в-вам по важному делу, м-можно п-пройти, хочу уп-пасть
хоть на стул, н-ноги не держат.
В последний раз роняю сумочку — для нее, думаю, будет
достаточно, больше она не выдержит, начнет нервничать, а мне это ни к чему, —
поднимаю сумочку, виноватым взглядом извиняюсь, в ответ получаю уже улыбку
симпатии и продолжаю:
— С-семь д-домов за ч-час обежала — только в ттрех лифты
работают. М-мозги совсем н-набекрень, возраст, понимаете ли, уже не т-тот. Так
я п-пройду? — заключила я свою речь, делая решительное движение вперед.
— Конечно, входите, — уступая мне дорогу, отскочила в
сторону компыотерщица.
На лице ее отразилась сложная гамма из удивления,
любопытства и вины за неработающий лифт.
Я стремительно влетела в квартиру и, пользуясь
превосходством в скорости, успела обежать ее всю до того, как опомнилась
компыотерщица. Слава богу, это было нетрудно, поскольку комнат было мало —
всего две.
— Куда мне? Куда? — растерянно вопрошала я, внутренне
отмечая, что, похоже, Вани нет, следовательно, мой поход будет более
продуктивен, чем ожидалось.
— Да куда хотите, — гостеприимно пригласила компыотерщица.
«А она не так уж и плоха, мила даже. Жаль, такую и дурить
как-то неудобно, но ничего не поделаешь, Маруся мне дороже», — пришла к
мысленному выводу я и ответила:
— Если можно, на к-кухню.
— Пожалуйста, — обрадовалась компыотерщица, — к тому же в
комнатах бардак.
«Ну нет, милая, — внутренне возразила я, — в комнатах у тебя
не бардак, в комнатах у тебя беспорядок, причем дивный. Как только Ваня здесь
живет?»
