— Баба Рая? А она-то звонила зачем? — удивилась я.
— Ну как же, упала картина, твой портрет.
Я возмутилась:
— И поэтому надо было звонить тебе, а не мне!
Будто баба Рая не могла позвонить мне на мобильный.
Ну как же, ей надо всем показать, как мало я бываю дома. Ее
бы воля, привязала бы меня к себе. Зачем ей только это — непонятно.
— Она любит тебя как дочь, — с чувством призналась Тамарка.
— Тогда уж лучше как внучку, — уточнила я. — Меня как
внучку, тебя как подружку.
— Мама, ты язва, — обиделась Тамарка, но мне уже было не до
нее.
В голове моей шла энергичная работа. Работа мысли,
разумеется.
— Но как же Тося пострадала? — никак не могла я взять в
толк. — Я же оставила ее у постели Розы. Она весь день обещала там быть. Не у
постели же Розы ее по голове огрели.
— Конечно, нет, — подтвердила Тамарка. — Тося вспомнила, что
у нее есть сильное лекарство от тошноты. Маруся и Юля потребовали, чтобы она
отправилась домой и сейчас же принесла это лекарство, раз так плохо Розе. Тося
отправилась…
— Постой, ты сказала «Маруся и Юля»?
— Ну да, а что здесь такого?
— Ничего, но куда делась Лариса? Я же оставила ее там же, у
постели Розы.
Тамарка почему-то разозлилась.
— Господи, Мама, ты невозможная! — закричала она. — Какие
мелочи тебя занимают. Ну оставила ты Ларису там, но слава богу, она живая и
могла уйти.
Разве в этом сейчас дело? Я рассказывала про Тосю, и, если
память мне не изменяет, ты сама об этом просила, так почему не слушаешь?
— Слушаю, слушаю, — успокоила я ее.
— Тося вышла от Розы и почти сразу же получила по голове,
но, к счастью, успела закричать. Маруся и Юля прибежали на ее крик, увидели
окровавленную Тосю, лежащую на лестничной площадке, и сразу же вызвали «Скорую
помощь».
— Надеюсь, она жива?
— Жива, — заверила Тамарка. — Еду к ней в больницу. Хочешь
поехать со мной?
Я замялась, имея другие планы.
— Так ты едешь или не едешь? — нетерпеливо спросила Тамарка,
показывая мне свои часы. — Времени в обрез.
— Знаешь, — ответила я, — полностью тебе доверяю. Ты человек
ответственный. Раз за дело взялась, значит, можно спать спокойно.
— Мама, — закричала Тамарка, — ты что, спать собираешься?
— Я собираюсь поехать к Пупсу. Кстати, ты вчера видела его.
Каким он тебе показался?
Тамарка выразительно закатила глаза:
— Мама, он украл стрелу, и этим все сказано.
У меня с ним важные дела, его компания наш подрядчик, а
довести дело до конца я так и не смогла.
— Почему?
— Все из-за Пупса. Нервный он был какой-то, все вскакивал и
глазел в окно, еще охал и стонал, ячмень у него. Знаешь, как несносны мужики,
если у них что-нибудь болит. Пришел в очках…
— Пупс был в очках? — изумилась я.
— Ну да, Мама, что с тобой сегодня?
— А что сегодня со мной?
— Еще спрашиваешь. Тебя удивляет буквально все, что я ни
скажу.
— Это потому, Тома, что последнее твое сообщение укрепило
меня во мнении, которым я обзавелась несколько дней назад.
Тамарка была заинтригована.
— И что это за мнение? — спросила она. — Почему я не знаю?
— Потому что уверенности у меня полной еще не было, а
теперь, когда я поговорила с Даней, уверенность есть. К тебе приходил не Пупс.
У Пупса нет ячменя. Я совсем недавно видела его. Он трезв и свеж,
следовательно, вчера у тебя был не Пупс.
— А кто же? — удивилась Тамарка.
— Уж не знаю, но только не Пупс. Господи! — заламывая руки,
воскликнула я. — Бедная Роза! Эта сцена в прихожей покоя мне не дает!
— А что с Розой? — испугалась Тамарка.
— Ее чистота. Там в прихожей разыгралась настоящая драма.
Надеюсь, ты в курсе?
— В курсе, — кивнула Тамарка. — И порадовалась за Пупса.
Подумала, что сумасшествие пошло на пользу ему — и «Виагры» не надо. «Теперь
Пупс сексуален, как все дебилы», — подумала я.
— Подумала и ошиблась. Оказывается, в тот день Роза изменила
Пупсу черт знает с кем. О-о! Она этого не переживет.
— Лишь бы Пупс пережил, — резонно заметила Тамарка. — Но
кому все это нужно? Думаешь, у Пупса есть двойник?
— Даже думаю, что не слишком двойник. Просто подобрали
мужика, максимально похожего, одели его в ту же одежду и гоняют туда-сюда,
сильно осложняя жизнь Пупсу. При всем при этом Пупс выглядит сумасшедшим, а
кому-то это на руку.
— Да что же он, дурак? — изумилась Тамарка. — Не может
разобраться в собственной жизни? Попробовали бы на меня натравить моего
двойника, мигом его изобличила б.
— Да поят беднягу какой-то гадостью, от которой Пупс теряет
речь, сознание и память, двойник же, пользуясь этим, черт-те что творит:
дырявит шляпки, занимает «чирики», насилует Розу, пьет с твоим Даней и ворует
стрелы…
Тамарка задумалась.
— Что же, Роза не может отличить родного мужа от какого-то
двойника? — спросила она.
— Отличить может, но для этого надо как минимум на него
глядеть, а Роза в таких отношениях с Пупсом, что даже видеть его не хочет.
— Знаешь, по-моему, это полная ерунда, — возразила Тамарка.
— Я вчера разговаривала с Пупсом и не заметила ничего такого, если не считать
того, что он странный.
Я разозлилась. Ставить под вопрос мою теорию?
Что может быть пошлей?
— А как ты могла заметить, если сразу уставилась в свои
бумаги? — закричала я. — К тому же сама говоришь, что Пупс пришел в черных
очках и наверняка не снял шляпу, прикрывающую половину лица.
— Точно, не снял, — подтвердила Тамарка.
— И все время в окно выглядывал. Следовательно, он на месте
не сидел, а зачем он это делал?
— Зачем?
— Чтобы не дать себя рассмотреть. Теперь я вспомнила, в тот
день, когда он у Розы сто долларов взял, он тоже не давал себя рассмотреть.
Ворвался, убежал в свою комнату И потом все время сновал. Если бы мне сказали,
что это не Пупс, я мигом разоблачила бы его, но я-то думала, что это Пупс. Я
даже мысли другой допустить не могла. Понимаешь, кому-то очень нужно привлечь к
Пупсу внимание, вот и придумали эти шляпки, стрелы и картины. Что может быть
смешней и нелепей? А-ааа! — закричала я, осененная мыслью.
