Дверь скрипнула.
Самым естественным образом вдруг возникло непреодолимое
желание спрятаться под стол. Слава богу, у меня хватило ума не пойти на поводу
у этого желания. Зачем под стол, когда в кабинете есть огромный шкаф, куда
штуки три таких, как я, влезет.
«Конечно, в шкаф, — решила я, — тем более что я в таких
делах просто мастер. Одним ударом убью двух зайцев: спасу свою репутацию и
разнюхаю, с кем Пупс встречается и зачем».
Я спряталась в шкаф, и очень вовремя, потому что в тот же
миг кабинет наполнился мужскими голосами.
— Присаживайтесь, — сказал Пупс, — а я пошлю Милочку за
сигаретами. Я, видите ли, начал курить.
— Да есть у нас, бля, сигареты, — пробасил незнакомый мне
голос.
— Нет, я все же ее пошлю, — после короткой паузы повторил
Пупс.
«Странные у него посетители, — сидя в шкафу, подумала я. —
Никакой в них тонкости. Даже мне ясно, что Пупс не столько нуждается в
сигаретах, сколько не чает эту Милочку — свою секретаршу — подальше от кабинета
услать. Значит, разговор обещает быть очень интересным».
Как только Пупс вышел, я рискнула выглянуть в щелку — кто же
там за его столом сидит? Выглянула и обомлела: Ваня Марусин, точнее, Иван
Федорович Архангельский, а с ним еще двое верзилообразных молодых людей.
«Вот это да!» — подумала я.
Глава 38
Иван Федорович в присутствии дам всегда прикидывался
интеллигентом: не матерился и сморкался только в платок. Теперь же мне
представился случай полюбоваться на него натурального, если можно так
выразиться, во всей его красе. И при этом, должна заметить, на фоне тех двоих,
которые пожаловали с ним, он выглядел просто профессором Преображенским.
Те двое ко всему в этой жизни подходили «чисто конкретно»,
все у них было «типа», а «бля» являлось не только качественной, но
количественной оценкой и к тому же связкой слов.
Учитывая вышеперечисленное, мне очень трудно было
ориентироваться в их диалоге, остро не хватало переводчика. Положение
усугублялось тем, что я не имела возможности что-либо спросить.
— Ваня, бля, этот лох сегодня подпишет? — пробасил один из
верзил.
— Сто пудов подпишет, или ему хана, — явно подражая верзиле,
ответил Ваня.
— Бугор уже весь на измене, — напомнил верзила.
Дальше шел трехэтажный мат, призванный показать степень
недовольства бугра.
— Да пошли вы, — буркнул Иван Федорович, громко сморкаясь
прямо на пол.
Это было все из того, что можно цитировать. Остальное не
сразу поддавалось осмыслению, не то чтобы переводу на пристойный язык.
Не могу передать своих ощущений. Испытать такое, сидя в
шкафу!
«Судя по всему, верзилы настроены решительно, — внутренне
съеживаясь, подумала я. — Упаси бог Пупса случайно заглянуть в этот шкаф. Даже
не хочется предполагать, что со мной будет. Не поможет мне и Марусин Ваня, если
он еще захочет мне помогать. Пока складывается впечатление, что он с этой
шайкой-лейкой заодно».
Пупс отсутствовал довольно долго. Верзилы успели здорово
насквернословить. Впрочем, Ваня от них не отставал. Из всего того, что я
услышала, можно было сделать вывод один: Пупса наклоняют подписать какую-то
бумагу, а он уже даже не слишком и сопротивляется, только выискивает удачный
момент.
Что за бумага и каково ее содержание, похоже, верзилы не
слишком «догоняли» и сами. Один прямо так и сказал:
— Ты, Ваня, типа того, смотри в оба. Хана тебе, если
проглядишь, потому что я чисто конкретно в бумагах этих не догоняю.
"Бог ты мой! — подумала я, сидя в шкафу. — Пупс и в
самом деле сошел с ума, если с этой бандой связался.
Они же его только положат на один зуб, и будет ему хана
чисто конкретная".
Мне хотелось выскочить из шкафа и спасти Пупса от какого то
ни было подписания бумаг, но я вовремя вспомнила, что своя рубашка ближе к
телу, и передумала. К тому же абсолютно неизвестно было, как отнесутся к моему
вторжению в переговоры верзилы.
«Лучше я потом с ними разберусь», — успокоила себя я.
А тут и Пупс вернулся.
— Все улажено, — воскликнул он, фальшиво источая довольство
и оптимизм. — Теперь можно спокойно поговорить.
И верзилы, словно по команде, хором заговорили, с ходу Пупсу
пообещав и пику в бок, и что-то там в зад, и многое другое. У меня даже дух
захватило от такого циничного откровения, а Пупсу хоть бы что. Видимо, привык.
Зато мне ясно стало, почему в срочном порядке была эвакуирована секретарша.
Верзилы психически были больны похлеще Пупса и в тяжелейшей форме страдали
бласфемией
[8]
, помноженной на апситирию
[9]
. Они гремели нецензурщиной так,
что у меня уши закладывало.
Ваня хмурился и молчал. Пупс тоже молчал и нервно перебирал
на столе свои бумаги. Наконец он сказал:
— Зря стараетесь, сегодня не подпишу.
Верзилы растерянно переглянулись и воззрились на Ваню,
рискованно свирепея.
— Почему не подпишешь? — осипшим голосом поинтересовался
Иван Федорович.
— Потому что директор не уехал, — спокойно пояснил Пупс.
Мне тут же захотелось расцеловать его, но пришлось отложить
это мероприятие до лучших времен.
— Ты что нам, бля, вчера базлал? — прорычал верзила. — Да я
урою тебя, бля…
— Да подожди ты, — рявкнул на него Иван Федорович. —
Разобраться дай. Вить, — уже нежно обратился он к Пупсу. — Так в чем заминка?
— Я же сказал, директор не уехал, — твердо ответил Пупс.
Мне понравилась его независимость.
«Мужик! — сидя в шкафу, порадовалась я за Розу. — Настоящий
мужик. Не наделал от страха в штаны, а ведь мог бы».
Лично я была к этому очень близка.
— Вить, а без директора, а? — спросил Иван Федорович.
В его голосе послышались нотки мольбы. Видимо, очень уж им
приспичило документ этот получить. Верзилы тоже притихли и не орали уже про
пику в бок и прочие неприятности.
— Без директора? — Пупс задумался. — Без директора я
подпишу, да вас это не устроит. Компания с моей подписью может не согласиться,
подаст в суд и выяснится, что я подписывать документ права не имел, поскольку
сам директор был на месте.
