— Я — вряд ли, но ты же совсем другое дело. Ты у нас не
женщина — кремень, так что ограничься.
— Ну ладно, — смирилась польщенная Тамарка. — Если ненадолго
— смирюсь.
Уж очень ей хотелось выглядеть сильной, а, спрашивается,
зачем? Но с другой стороны, уже утомила сказочка про женскую силу, которая в
слабости. Это то же самое, что сказать: в покорности сила раба. Попробуйте,
догадайтесь, кому выгодна такая формулировка — рабовладельцу или рабу? Думаю,
это будет несложно, поскольку ответ очевиден. То же и с женской силой, которая
якобы в слабости. В слабости ничего нет, кроме слабости, а сила — это только
сила, если мы о ней речь ведем.
Как бы там ни было, Тамарка успокоилась и смирилась. Я же,
едва отделалась от нее, тут же позвонила Розе, поскольку всей душой стремилась
на волю.
— Роза, — сказала я, — звони мне на мобильный, как только
Пупс заявится домой. Он уже вышел, значит, скоро будет.
— Если не завернет куда-нибудь опять, — горько вздохнула
Роза.
Я вспомнила, как Пупс заверял меня в том, что уже почти
вылечился, и сказала:
— Не завернет, к тому же сегодня такой день, ты лежишь в
постели с легким сотрясением мозга. Такое не часто бывает, так что, думаю, он
придет.
— Надеюсь, — еще горше вздыхая, ответила Роза.
— Смотри, не забудь мою просьбу. Как только явится, сразу
звони.
— Хорошо, — пообещала Роза.
После этого я уселась за рабочий стол Пупса придумывать
причину, по которой оказалась закрыта в его кабинете. Должна же я выдвинуть
Пупсу хоть какую-то версию своего пребывания здесь!
Думала старательно. Ничего умного, вынуждена признать, в
голову не шло. Все мысли не те. Никакой оригинальности. Иной раз так удачно
соврешь, аж душа радуется, а тут — ну заклинило. Только и крутится в мозгах:
«Полезла под стол, а тут ты пришел».
Зачем полезла под стол? И почему, когда он пришел, я
оказалась в шкафу?
Долго я мучилась, благо времени свободного завались. И даже
нащупала кое-какую приличную мыслишку, но в это время зазвонил мобильный.
«Как далеко шагнул прогресс, — раздражаясь, подумала я. —
Раньше волком выла бы в пустом кабинете, а теперь ну просто соскучиться не
дают».
Звонила Маруся. Приличная мыслишка, конечно же, сразу
покинула мою голову, зато Маруся здорово развлекла. Вопила эта несчастная не
своим голосом.
— Старушка! Старушка! — вопила она. — Я его задержала! Я
прямо вся его задержала! Епэрэсэтэ!
— Кого? — изумилась я.
— Да Пупса же! Ты же прямо вся меня просила! И я изловила
его, хоть и отчаянно сопротивлялся Пупс.
Пришлось силу применить!
Услышав о Марусиной силе, я запаниковала. Пупс такой
субтильный, эта слониха может запросто ему что-нибудь поломать, что-нибудь
очень нужное.
— Где Пупс? — в смятении закричала я.
— В чулане сидит! — торжествуя, сообщила Маруся. — Ха-ха,
старушка, он прямо весь там и сидит! Я его перехитрила!
«Круг замкнулся, — подумала я. — Пупс в Марусином чулане, я
в его кабинете».
— Маруся, — простонала я. — Отпусти несчастного Пупса.
Пускай он скорей едет к своей Розе.
— Как это — отпусти?! — возмутилась Маруся. — Целый час
ловила его, а теперь — отпусти?
— Какой час, Маруся? Любишь ты преувеличивать.
Час назад я лично разговаривала с Пупсом.
— Ну, может, и не час, разве в этом дело? Требуешь от меня
невозможного.
— Марусенька, зайчик, отпусти Пупса, — взмолилась я.
— Нет уж, старушка, приезжай и прямо вся сама отпускай его.
У меня рука не поднимется, к тому же я потерпела от него. Он так, подлец,
сопротивлялся, будто я не в чулане его просила посидеть, а в крокодиловой яме.
А когда услышал, что сидеть придется недолго, всего лишь до твоего прихода, и
вовсе взбесился. Наварил-таки мне фингал. Мерзавец! Ты слышишь, старушка,
повадился фингалы прямо всем варить — Розе наварил, мне наварил… Нет, старушка,
приезжай, пускай и тебе наварит.
Я пришла в ужас.
— Бог ты мой, постыдись, Маруся, что движет тобой. Какие-то
фингалы…
— Не какие-то, а мои, то есть мой. И как я его получила?
Ловила старалась Пупса, а ты прямо вся теперь обижаешь меня — говоришь:
отпусти. Я прямо вся тебя не понимаю.
— Марусенька, да, ты поймала его, умница, а теперь отпусти.
— И это вся благодарность?
— Нет, не вся, остальная благодарность впереди, Марусенька.
А пока только устная, спасибо тебе, клянусь, я тебе очень признательна, ценю
твою ловкость, а теперь отпусти человека. Он устал, весь день работал, пускай
идет домой. Да что там у тебя за стук?
— Да это же Пупс назад просится!
— Надеюсь, ты его не связала?
— А это мысль! — обрадовалась Маруся. — Можно и кляп
вставить.
— Тебе не стыдно? — попыталась воззвать к ее совести я. —
Как ты завтра будешь человеку в глаза смотреть после всего этого?
— Ой, совсем смотреть не буду, — посетовала Маруся. —
Стыдоба.
— Вот и отпусти его.
Маруся без всякой причины потеряла терпение.
— Старушка, — завопила она. — Я с тобой не в бирюльки
играюсь! Знаешь, с каким трудом мне дался этот Пупс? Я просто узнать его не
могла, как сопротивлялся стервец. Сначала просила его по-хорошему, потом в ухо
дала, так нет же, не понял, пришлось руки крутить. В общем, я изрядно упрела,
старушка, и просьбы твои мне слышать обидно. Я руку на мужчину подняла! На
мужчину руку из-за тебя подняла, задавила в себе все святое, а гы мне так
запросто — отпусти.
С какой стати? Век бы у себя его держала теперь, да так и
быть, отпущу, когда приедешь.
Тут уж и я вышла из себя и завопила:
— Да как ты, дурища, не поймешь, что не могу я приехать к
тебе! До тех пор не могу, пока Пупс будет в чулане сидеть.
— Почему? — изумилась Маруся.
— Да потому, что я сижу в его кабинете, — вынуждена была
признаться я.
— И что?
— Закрытая сижу на все замки и выйти до тех пор не смогу,
пока Пупс меня не откроет. Ну, не меня, конечно же, а свой кабинет.
Маруся мгновенно прониклась моим горем и жалобно заскулила:
— Ой, да как же тебя угораздило-то, старушка? Как же Пупс
тебя закрыл? Нарочно, что ли? Ах он изверг! — уже зверея, воскликнула она. — Ну
я ему, епэрэсэтэ, сейчас покажу!
