– Господи, Джулиан. Ну почему ты не можешь быть жестоким? Не можешь наказать меня, как настоящий мужчина? Брось же что-нибудь в меня… Или лучше вообще меня брось! Ты даже не попросил вернуть тебе обручальное кольцо… – Я стащила с пальца левой руки кольцо с сапфиром.
Джулиан взял кухонное полотенце. Мне показалось, что он собирается швырнуть его в меня, но он просто стер со стола кофейный кружок от моей чашки.
– Кстати, не могла бы ты больше не вытирать стол тряпкой для пола? Это негигиенично, – сказал он.
– А ты не мог бы перестать вести эти кухонно-уборочные семинары? У нас же чертов медовый месяц!
– Он у меня будет, когда ты наконец поймешь, почему тебе кажется, что наши романтические отношения обречены. – Джулиан качнулся на каблуках, словно обращаясь к особо тупому суду присяжных. – Жду отчет в письменном виде о ставках в нашем супружестве… Вы просветите меня, я смею надеяться. – Он тихо повернулся и, ссутулившись, вышел из дома.
Несмотря на ТЛЖ (травму в личной жизни), Джулиан все равно отправился на работу, что было для него вполне типично. Это только усиливало мое неверие в наш брак. Когда мы познакомились, меня покорили его страсть и политические убеждения. Он был этаким психологическим спайдерменом, который плетет сети из слов, чтобы ловить в них злодеев и преступников. Экшн мен в интеллектуальном эквиваленте. Супермен, который борется за правду, справедливость и законность. Ну а когда дело доходило до отслеживания банковских счетов коррумпированных африканских правительств или продажных сотрудников Скотланд-Ярда, Джулиан, с его мягкими манерами, таинственным образом превращался в Терминатора.
Я была влюблена и на многое закрывала глаза. Я благородно жертвовала праздниками и ужинами при свечах, вечерами, которые мы могли бы провести, уютно свернувшись калачиком перед экраном телевизора или занимаясь любовью во всевозможных, полезных для позвоночника позах. Я притворялась, что ничего не имею против того, что мне приходится появляться одной в обществе. Я придумывала за него отговорки, когда он не приходил на самые шикарные вечеринки, и покупала готовые ужины на двоих, чтобы не казаться совсем уж жалкой и одинокой.
Но пока он просиживал за работой ночи напролет, выходные за выходными, рождественские праздники за рождественскими праздниками, я потихоньку обдумывала, что пора бы сесть в седло моей лошадки и тайком умчаться. Зачем, черт возьми, нам жить вместе, если мы почти не видим друг друга? Постепенно из рафинированного гурмана, предпочитающего есть виноград без кожицы и маринованные яйца летучей мыши, я превращалась в пожирателя свиных отбивных. Вместо изысканных трусиков я перешла на белые панталоны. А зачем покупать белье от Джанет Регер, если нет никого, кто мог бы поподробнее остановиться на этой части моего гардероба? Трусики с разрезом на месте промежности прозябали без дела на моих бедрах. Шоколадная паста для тела успела свернуться в банке. Довольно скоро я перестала выдумывать предлоги, когда Джулиан не появлялся на вечеринках на моей работе и семейных торжествах. «Джулиан? Какой Джулиан?»
Когда он отменил празднование годовщины нашего знакомства, я действительно уже была готова вскочить в седло моей старенькой, но проворной лошадки, но стоило ему сказать: «Дорогая, а как же судебное дело, которое может спасти жизни двухсот пятидесяти несчастных, приговоренных к смертной казни на Ямайке?» – и я осталась.
Но он пропустил и следующую годовщину. Тогда я попросила свою подругу, работавшую в организации «Международная амнистия», сфотографировать меня на черно-белую пленку в профиль на фоне окна, причем так, чтобы я выглядела похуже. Нарисовав рамку из колючей проволоки, я подписала внутри: «ОСВОБОДИТЕ ЖЕРТВУ ОТ УЖИНОВ В ОДИНОЧЕСТВЕ. ЖИВЕТ С ТИРАНОМ-АДВОКАТОМ ПО ЗАЩИТЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА».
Когда пришло время третьего юбилея, который он тоже пропустил, у меня был готов совершенно другой ответ на его разглагольствования о спасении двухсот пятидесяти несчастных: «Ну и пусть умирают, мне-то что?»
Еще через год я предложила полететь туда и повесить их собственноручно.
После этого он сделал мне предложение.
И все равно я его любила. Любила укромное местечко за ухом: когда я целовала его, Джулиан таял. Любила, как смешно он срезал твердые хлебные корки со своих сандвичей. Любила созвездие веснушек на его широкой груди, которые становились чем ниже, тем бледнее. Любила, как он, стоя в душе, фальшивя, исполнял партии из бродвейских мюзиклов. Восхищалась его умом: я еще никогда не встречала мужчину, который мог бы так долго упражняться в красноречии, произнося столь величественные монологи.
Тем временем мои лингвистические успехи оставляли желать лучшего. Всем своим образованием я обязана Джулиану. Он открыл мне камерную музыку, Вагнера, пятизвездочные гостиницы, изысканную кухню, поэзию, литературу и любовь. Конечно, он мало знал о реальном мире и жил в башне из слоновой кости. Но для девушки с незаконченным средним образованием это было роскошью.
Я знала, что должна была уже умереть от угрызений совести за то, что оставила Джулиана у алтаря. Черт. Мое место во Всемирной Палате Эгоистичных Сучек. Так почему же я ощущала себя как ребенок, которому разрешили прогулять школу? Почему я чувствовала себя такой счастливой и беззаботной, как заключенный из колонии строгого режима, которого вдруг выпустили на свободу?
А дело было в том, что мне никак не хотелось взрослеть. Я была еще слишком молода для этого. У меня до сих пор висели на стене постеры, прости господи! Отказавшись от проторенной веками дорожки, я вновь обрела жажду жизни. Да во мне было больше жизни, чем в греческом йогурте, которым Кейт лечила свой цистит! Но я не знала еще, как жестко жизнь обойдется с моей новообретенной уверенностью в себе…
Все началось за чашкой кофе с Анушкой. Я решила облачиться в обтягивающий тренировочный костюм с лайкрой и наказать себя за свадебный дебош суровыми тренировками. Но, черт возьми, самое сложное – отжиматься так, чтобы не потухла сигарета. А в то утро я просто не могла не курить. И курила много. Магазин свадебных нарядов только что отказался принять обратно мое платье. «Прошу прощения, но единственное условие, при котором мы могли бы вернуть деньги, – это смерть покупательницы», – злобно пояснил менеджер. «Так оно и есть: для общества я совершенно конченый человек», – оправдывалась я.
И это действительно правда. Кейт и Анушка были единственными людьми, от кого я могла еще ожидать рождественские открытки. Поэтому, вместо того чтобы упражняться в спортзале, я решила позавтракать с Анушкой на Саут-Молтон-стрит. Под «завтраком» я подразумеваю стакан воды от какого-нибудь перье-кутюрье и сигарету – именно это Анушка называет приемом пищи. Лично я предпочитаю диету из морепродуктов: перед тобой море продуктов и ты помаленьку их уплетаешь. Но Анушка была занята пережевыванием других вещей.
– Господи, куколка! – всхлипнула она в свой эспрессо. – У меня сегодня было самое отвратительное утро.
Волноваться не стоило. Эта женщина считала, что у нее было трудное детство, потому что ей приходилось каждое утро делать три шага до «вольво» ее папы, довозившего ее до школы.
