— Так оживи форму! — приказным тоном потребовал Иисус и подбросил дров в печь.
— Я не могу. Пусть Андрей попробует, — сказал Иуда и передал ему ангела.
Но Андрей тоже замотал головой и передал ангела дальше. Все двенадцать учеников отказались выполнять требование Учителя, мотивировав это собственной немощью. И в результате скульптура, вылепленная Иудой, вскоре оказалась на моих ладонях. Повторить действия учеников означало проявить неспособность к обучению. А Иисус учил нас постоянно — каждым своим словом, взглядом, поступком. Ангел оказался у меня — но то, что двенадцать учеников не смогли его оживить, тоже имело огромный смысл. И если бы я умела оживлять скульптуры, то всё равно не стала бы этого делать, сравнивая тем самым талантливую себя с братьями-недотёпами. К счастью, я не обладала подобным навыком и просто смяла ангела в руке, превратив его в обычный комок глины. Вернув его Учителю, я сказала:
— Оживить форму возможно, лишь умертвив её.
— И поэтому каждый брат и каждая сестра имеет свой путь, — подытожил Иисус. — А теперь я каждому из вас раздам глину. Я хочу, чтобы вы поработали с формой. Форма нужна, чтобы вернуться к её отсутствию, и без любви к ней мы не сможем понять сути.
— Значит, это не проклятье? — спросила я.
— Да, я тоже хочу спросить, — вдохновился Пётр. — Почему люди ненавидят свои тела, будто бы их оболочки — всего лишь дьявольская потеха?
— Из Божьей глины мы слеплены, — ответил Учитель. — И Его же дыханием оживлены.
— И Книги тоже? — не унималась я.
— Любая форма достойна уважения. Мы с тобой единой плоти. Мы с глиной единой плоти. Мы с деревом единой плоти.
— Но все разные! — воскликнул Фома, скептически изучая свой кусок глины.
— Сейчас мы убедимся, что нет. Приступим к лепке.
Но руки почему-то не слушались, наверное, из-за непривычки. Мне вдруг показалось, что от перестановки определений в системе концепций ничего не меняется. Забыв об идее, что Бог есть создатель, можно полагать так: «Авторы — Идиоты, Типографы — Дьяволы, Читатели — Боги». Вспомнив эту идею, можно полагать иначе: «Авторы — Боги, Читатели — Ангелы, а Типографы — всё равно Дьяволы, поскольку «боги формы». Доказать ничего невозможно. И доказывать — не нужно.
Иисус и ученики исчезли, и на долю секунды я увидела искусственный свет. Очертания комнаты без мебели и запах селёдочной Леночки. Доказательство того, что я не сплю. Вот так всегда — подумаешь о чём-нибудь — и оно исполняется…
Хм, странно, только это не та комната! Я не помнила такой комнаты. Пусть в ней почти нет мебели — лишь пара толстых матрасов на полу да холодильник. И запах… похожий, да не тот. И ещё в комнате довольно прохладно.
Я внутренне приготовилась к самому худшему и распахнула глаза во всю ширь.
Меня крепко держали перед собой чьи-то руки, а взгляд Читателя скользил по одной из страниц. Я с удовольствием подметила, что этот взгляд — умный, пристальный и нежный — не причиняет дискомфорта. Вот только я действительно не могла вспомнить, как попала сюда, и как зовут Читателя. Им была девушка, не совсем юная, но и не поизносившаяся — она выглядела лет на пятьдесят книжного возраста, или примерно на двадцать пять человеческого. Последнее моё воспоминание — полка в Библиотеке — казалось чересчур далёким и нереальным. Что ж, остаётся только воспользоваться Читателем как зеркалом и для начала лучше спросить что-нибудь о себе, потому что люди очень неохотно разговаривают с Книгами даже во время чтения.
— Привет! Как меня зовут?
— Love Without Conditions.
Губы девушки даже не пошевелились, но я услышала то, что хотела. Я понимала оттенки человеческого языка — они подобны оттенкам языков из других миров. Например, книжный и открыточный языки очень похожи, просто наш немного потише и мелодикой побогаче. Эта Читательница говорила на одном из оттенков языка и моё имя назвала верно.
— Ты меня купила?
— Oh, it’s a surprising purchase!
— Я тебе нравлюсь?
— Very much!
— Ты мне тоже очень нравишься! Кто ты?
— Gloria…
— Глория… Странно, что ты не взяла меня в библиотеке.
— There are no libraries in our town. Americans don’t read books in general.
— Ты из американского мира? Как забавно, а люди вокруг называют свой мир русским. Это то же самое, что Книга, живущая среди Открыток.
— You said Russian? But you are written in English and published in the States!
— На самом деле мне без разницы. Абсолютно без разницы!
— My grandfather was Polish. Where do those strange sparkles come from?..
Глория вздохнула, растянулась на матрасе, отложила меня в сторону и исчезла. Передо мной возник другой человек — женщина за восемьдесят книжных, в косынке, с печальным и безнадёжным лицом. Она даже не читала меня, а буквально пронизывала своим взглядом. Я обернулась по сторонам — никакого намёка на комнату Глории. Небольшой светлый зал, столпотворение людей, какофония голосов. Очень, очень шумно! Моя Читательница стояла возле какого-то прилавка. Может быть, меня продавали? Что за чушь? Я уже продана, разве можно продать меня снова?
— What is the price for this book?
— Two dollars eighty cents, — ответил продавец, высокий мужчина в чёрном одеянии.
— Эй, постойте-ка! — заголосила я. — Хватит меня продавать!
— Words of Jesus Christ only for two dollars eighty cents! You must be kidding, it's ridiculous!
Женщина в косынке презрительно бросила меня на прилавок, а продавец… аккуратно положил поверх другой Книги, которая изумлённо воскликнула:
— We look like two Christmas postcards! How do you do, sister? From where did you come from?
— I flew from the Russian book store, — ответила я на её оттенке.
— Тебя перевели на русский язык? Да быть того не может!
— Честно говоря, я вообще не понимаю, как здесь оказалась. Меня читают!
— Oh, it must be your hallucinations then!
— Меня прямо сейчас читают! Понимаешь?
Тут до меня дошло, что я впервые в жизни вижу свою сестру! Но поверить в это не могу, потому что чувствую, что окружающий мир — глюки, порождённые моими ощущениями.
— Понимаю, сестрица. У меня тоже такое бывало. Ты видишь свою прошлую жизнь. Вернее, это она тебя видит и визуализирует мир вокруг.
— Не поняла.
— Наши литературные души вечны, а наши обложки и странички — нет. Вот твоя душа и путешествует по своим прошлым телам. Сейчас ты в теле американской Книги. В смысле, тебе кажется, что ты в её теле. Что ты чувствуешь?
Литературные души. Новое для меня словосочетание. Новое и очень красивое. А Лирика мне как-то нашептала, что всё красивое — истинно.
