– И гордишься этим, как рыба зонтиком, – по-прежнему зевая, ввернула Даша.
– А, ну издевайся, издевайся. Только и умеешь, что обижать собеседника. А про любовь я тебе уже всё сказал. Хренотень это. Я предпочитаю то, что можно пощупать – тело. От тела и предлагаю отталкиваться.
– Хорошо! Я уже готова, – Даша засияла, как только что огранённый алмаз, и зашептала томным меццо-сопрано: – Мною овладело ужасное желание забиться розовой пантерой в его грязных объятиях. Я мечтала превратиться в лепёшку под чугунным прессом его груди и раствориться в Беломорканале его дыхания…
– На нём были влажные джинсы в горошек, – подхватил эстафету Егор, эротично завывая тенором. – И трусы, расклешённые на уровне талии. Его невинность прикрывала простая ковбойская рубашка, надетая наизнанку через голову под свитер…
– Одним движением руки я отгрызла все его пуговицы, и он сполз по стеночке от удовольствия. Прозрачный халат, висящий на мне, как седло на корове, распахнулся и упал, словно голодный Адам с древа познания, – Даша сложила правую руку змейкой и запшикала на прохожих.
– По нашим телам пробежали пупырчатые мурашки и… скрылись в ближайшей подворотне! – Егор наконец улыбнулся, да так, что весь Голливуд скопом ушёл к дантисту. – Мне показалось, что пол, крыша, стены и мебель раз и навсегда исчезли в бездне её широченного рта…
– Теряя остатки одежды и здравого смысла, я рванулась к нему навстречу… – Даша выставила напоказ торчащие соски и почти задавила Егора, – …но опять поскользнулась на разлитом слесарем солидоле…
– Не прошло и месяца, как в кромешном экстазе слились два северо-западных полюса: «инь» и «ян», эстонец и финка, дворник и снеговик, борщ и запеканка, женщина и утюг! – патетично завершил Егор и почти поцеловал Дашу куда придётся.
Даша скептически похлопала себя по плечам, поправила футболку и едва не достигла письменного оргазма.
– Вот это я понимаю! – Егор вернул тело в одежду и уткнулся в бесстыжий бесовский взгляд своей женской половины.
– И что ты же понимаешь? Тебе до сих пор кажется, что всё это… – Даша взмахнула руками, и на её полотне расцвела картина окружающего мира, – …существует?
– Ты опять за своё? Так хорошо начали… – Егор кое-как справился с возмущением. – Ну, чем тебе эти деревья-то не угодили? А чем провинились белые лебеди? А несчастные прохожие, которые…
Но Егор не закончил мысль. Где-то позади него раздался непревзойдённый человеческий вопль. Вслед за ним весёлым похоронным маршем прозвучала тревожная трамвайная трель, которая, как всегда, отставала на октаву от своей кармы.
Взмыленная Даша и ополоумевший Егор обернулись одновременно, а затем вскочили, ошпаренные шпанской мушкой.
Брутальные крики мужчин, спорадические аханья женщин, глупые вопросы детей, слезливые причитания завидующих, скрип тормозов автомобилей и смертельно побледневшая девушка-вагоновожатый – все они вмиг оказались на Дашином полотне. Картина вышивала сама себя под пристальным наблюдением Мастера, не прикладывающего к созданию шедевра ни малейшего усилия.
– Что случилось? – огорошил вопросом Егор, чётко, будто по сержантской команде, развернувшись к собеседнице.
– Снимай с себя тело, и голеньким в рай
[2]
, – ответила Даша. – Зато теперь ты знаешь, что абсолютно все желания сбываются, а не только твои.
Егор не выдержал, и, бросив мир, шагнул за пределы лавочки, чтобы взглянуть собственными глазами. Он увидел «Аннушку» – из трамвая-трактира причудливой горсткой высыпали толстенькие буржуи, на ходу доедающие авокадо. Буржуи сходили на землю, тут же смотрели на сломанное трамваем тело и моментально давились едой. Тело лежало неподалёку от «Аннушки», оно было мужским и без признаков насильственной смерти. Перед гибелью усатый гражданин в шляпе и с тросточкой, на которого сам Бог велел нацепить клеймо консультанта, читал книгу – его морщинистая рука сжимала небольшой томик в красном узорчатом переплёте. Вокруг уже толпились эмоциональные участники трагедии. Поседевшая вагоновожатая лет пятнадцати пыталась упасть в обморок, но сердобольная бабулька с дырявой авоськой поддерживала её как могла.
Никто и знать не знал, что самый главный участник событий стоял в пяти метрах от них с открытым ртом и без одежды.
Двадцать восемь минут назад Егор в ответ на предложение гадалки заявить миру о своём желании полушутя подумал: «Пусть жернова гадкой судьбы хорошенько перемелют главного героя этой дурацкой книги!»
Теперь он видел чьё-то тело, которое потеряло душу, и в бесконечном страхе за себя оглянулся в поисках одежды. Стоять нагим на виду у всех в момент полного и окончательного поражения было невыносимо. Он кинулся в сторону лавочки, но Даши там не существовало. Он захотел кинуться под трамвай, но… его уже опередил человек с тросточкой.
Даша взмахнула рукой, и картина невероятным образом спряталась у неё в рукаве.
Завернувшись в белый флаг, чем-то похожий на обычную простыню, Егор тоскливо подгрёб к лавочке и почувствовал тонкий, слегка уловимый аромат розового масла.
«Всякое самоубийство – это возвышенная поэма меланхолии» – вспомнил он.
Глава 5. Кабанов против щёголя
«Любой взгляд, обращённый наружу, неверен».
Шрила Кармананда, просветлённый джняни
Если мы ещё окончательно не запутались (к чему, разумеется, очень стремимся), то то, о чём мы уже рассказали в главе 3, планировалось быть рассказанным в главе 5 (то бишь в этой).
На самом деле, с каждой главой нам всё труднее и труднее писать эту книгу. Сложные смысловые конструкции, нелепо построенные фразы, болтовня ни о чём – всё это легко и непринуждённо выводит автора и читателя из гетерогенного равновесия. Отсутствие шаблонных художественных приёмов, множество стилистических ляпов и баснословно тяжёлый для восприятия эзопов язык, на котором ведётся повествование, – очевидные для невооружённого читательского глаза недостатки данного художественного произведения. Посему пора брать в руки импульсные винтовки и плазменные бластеры, надевать гриндерсы, седлать глайдерсы и лететь на сражение с Йогуртом к планете Космодрол.
Вот только Егору сейчас было совсем не до изобретения фантастических миров. Он скользил на заднем месте, будто бы его часть лавочки заботливо намазали солидолом. Он хлопал себя по плечам, по рукам и бёдрам, крутил ушами, шмыгал носом и выдирал волосинки из головы. У Даши создалось впечатление, что Егор хотел убедиться в наличии собственного тела.
Тень Егора не отставала от её обладателя и тоже шалила напропалую – замахивалась на тень Даши тенью скалки, выплёскивала из тени рта тени цензурированной брани и готова была обвинить тень вагоновожатой в нарушении тени правил управления тенью трамвая.
В то время, как тень тени Даши пыталась успокоить тень тени Егора, гладя её по тени тени головы тенью тени руки и бормоча в тень тени уха тень тени сентиментальных глупостей. При этом тень тени тени Егора отвечала невзаимностью… впрочем, о ней – в следующей книге. Вернёмся, пожалуй, к физическим субстанциям.
