— Да это Степа идет. Его звонки, — вскочила с дивана Ксюша.
И вошел дикий Степан, Милый, как известно, по фамилии.
— Ты весь в траве, Степанушка, — ласково встретила его Ксеня. — Поди, катался кубарем на полянке, да?
Алла тоже восторгалась Степушкой: «Свой, бесконечно свой, и Ленок его жалует».
Степан входил в эту небедную квартирку, как в некую пещеру, где можно веселиться, не боясь высших сил.
— Куда, куда ты?! — заверещала Ксюша и стала щеткой стряхивать с него пыль. — Подожди чуток, не лезь сразу в кухню.
— Я, Ксения, теплый уже, минут десять назад вернулся на землю, — улыбнулся Степан. — С меня теперь спрос. Тутошний я опять пока.
Алла расхохоталась:
— Мы все такие, увертливые, Степан: то здесь, то там. Одно слово: Россия… Садись пить чай. Ты ведь водку — ни-ни?
Расселись.
И снова вдруг вошла мрачноватая серьезность. Сестры поведали Милому о случившемся. Теперь уж Степан расхохотался:
— А я только этого от него и ожидал! Не горюйте. Стасик нигде не пропадет. Помяните мое слово: нагрянет, появится. В неожиданном месте.
И Степан вдруг с непонятной тупостью взглянул на потолок. На потолке ничего особого не было. На это и обратил внимание Степан.
— Он жить перестал, — хмуро сказала Алла. — Являться он, может быть, и будет, но жить он перестал.
Степан добродушно развел руками:
— Умный человек, значит. Алла вспыхнула:
— Я скоро перестану верить, что он был. Был он или не был? Меня уже скорее пугает вся эта его фантасмагория, ее подтекст. Предал меня, ну и черт с ним!
— Это не предательство вовсе, — осоловело-задумчиво ответил Степан.
— А гораздо хуже. Так я вижу…
— Больше всего переживает Андрей, младший брат Стасика, — пояснила Алла Степану. — Родители его погибли. Андрей-то полунаш, и с братом всегда был связан почти мистически, чутьем. От него мы ничего не скрывали.
Степан вдруг впал в забытье. Сестры любили, когда он забывался. Минут через десять Милый очнулся.
— Где побывал-то, Степанушка? — вздохнула Ксюша. — Нас-то помнил при этом?
Степан ничего не отвечал. Лицо его расплылось в бесконечности.
В это время раздался тревожный, длительный телефонный звонок. Ксеня подошла. Нажала на кнопку, чтоб голос был слышен всем в комнате.
Говорил Нил Палыч.
Сестры обомлели, а у Степана даже расширились глаза.
— Не влезайте в это дело, — голос Нил Палыча звучал жестко и резко.
— Не исследуйте ничего. Я-то думал, феномен самый обыкновенный, но оказалось — ужас, все пошло по невиданному пути. Такого не бывает. Ни в коем случае не суйтесь. Не шумите, сидите тихо. Ждите моего звонка.
— Где вы находитесь? — с дрожью спросила Ксеня.
— За границей, — сурово ответили в трубке. — Скоро буду. Ждите.
И все слышали, что Нил Палыч повесил трубку. В квартире все притихло. Мяукнула кошка, но слабо,
— Будем ждать, — заключил Степан несвойственным ему голосом.
Глава 4
Андрей, брат Стасика, был взбешен феерическим, якобы бредовым уходом брата.
— Почему он мне ничего не сказал?! — говорил он сам с собой, сидя в пустующем баре около Чистых Прудов. В окно смотрела луна. — Одна недосказанность, словно что-то мешало ему. А мы ведь так близки были всегда! Кто его довел? Что с ним? Где я?
Он то бормотал, то переходил на язык мысли.
— Но я чувствую, что это глубоко меня касается. Даже моей судьбы… Мне страшно… Может быть, он и не брат мне вовсе… Нет, нет, он был человеком в чем-то даже обыкновенным, веселым к тому же порой… Как он любил веселиться!!!
К нему подсел какой-то хмурый человек с отрешенным лицом. Чувствовалось, что ему ни до чего не было дела. Он молчал.
«У многих уходят близкие. Ну, горе и горе, — думал Андрей. — Но здесь что-то чрезвычайное, непонятная утрата, но — да, да, да — это касается моей личной судьбы… Мы были так близки где-то… Со мной что-то произойдет. Вот в чем дело. Потому надо мне докопаться — в чем дело тут, что случилось, наконец!.. Ведь никто не может даже не только понять, но и просто сказать, по факту, что на самом деле случилось. Что произошло?»
Последние слова опять вырвались у него вслух, с визгом, но сидевший напротив даже не пошевелил бровями.
«Надо действовать», — подумал Андрей и заказал еще порцию водки.
Выпил и, посмотрев в лицо угрюмо молчавшему единственному соседу по столику, вдруг закричал в это неподвижное лицо:
— Стасик был моим старшим братом, он как отец… И Аллу он любил… Но предал, бросил и меня и ее. Этого не может быть… Значит, Стасик был не Стасик, а кто-то другой! Что ты молчишь, морда?!!
Сосед в ответ только кивнул головой. Андрей глянул молниеносно, и вдруг заметил в нем совсем иное: беспокойно бегающие, безумные, желающие до предела уменьшиться глазки.
Андрей взвыл, плюнул ему в блюдо, поцеловал в лоб и выбежал из бара, бросив на стол деньги.
Он слышал рев соседа:
— Мой друг… мой друг! Но потом и вой исчез.
На улице ему хотелось только одного: разрушать и разрушать. Еле сдерживался с помощью житейских атавизмов в мозгу.
Казалось, вся Москва хохотала над ним. Никогда еще великий город не казался ему таким чужим.
«Все не то, дома, люди, какие наглые постройки, — мелькало в уме. — Тупая реклама».
Он не мог войти в обычное состояние, то быстро шел, то слегка бежал — то какими-то темно-жуткими проулками без единой души, то местами, где потоки света сжигали мысли, где бродили, как в полусне, люди.
— Все было так ясно: учеба, поэзия, философия — и все обрушилось, все затрещало… Все оказалось бредом, а реальность — проваливающийся в бездну брат, его издевательская записка и хохочущая Москва. И ни веры, ни царя, ни Отечества.
«Надо все-таки кому-нибудь дать в морду», — пьяно-трезво подумал Андрей.
Он оказался на пустынной части какого-то бульвара. Мрак разрезался только судорогами огней вовне.
На скамейке Андрей заметил парня. Подлетел и тут же двинул ему в зубы. К его полупьяному изумлению, парень заплакал, и не думая сопротивляться.
— Ах, плакать! — взбесился Андрей — Сосунок! У мамки или сестры под юбкой плачь! А не при мне! Получай!
И начал колошматить парня, но все-таки слегка, не по лицу уже.
— Я брата потерял, черт тебя дери, сосунок! — приговаривал, колошматя, Андрей. — И не только брата! Я всю реальность потерял, понимаешь ли ты или нет, гаденыш!.. Все рухнуло… Я сам скоро провалюсь куда-нибудь, за братом!
