Макс покачал головой и невинно спросил:
— Нет, а кто это?
— Никогда не слышал о таком парне, — произнес Патси.
— Ладно, это не важно, — сказал Оскар. — Как бы там ни было, он появился у меня и заявил, что у него есть контакт с ребятами, которые взяли офис ювелира на Пятьдесят четвертой улице, — то самое дело на полторы сотни штук, о котором писали в газетах. И этот Натчи говорит мне, что договорился с теми парнями взять у них товар. Я сказал ему, что мне наплевать, сколько он за них заплатит, а я дам ему двадцать процентов от стоимости камней. Вот как это вышло. — Скупщик краденого сделал небольшую паузу и продолжил: — Я сидел в спальне и наблюдал в замочную скважину. Пришли три парня и показали Натчи мешочек с бриллиантами. Тот принес их мне, и я осмотрел их сквозь лупу. Товар был отличный, камни чистые, но ста пятидесяти штук они не стоили. Я сказал Натчи, что они тянут на девяносто тысяч долларов, а я заплачу ему восемнадцать тысяч, потому что товар совсем горячий. Натч сказал, что на восемнадцати тысячах он потеряет деньги, потому что уже пообещал тем парням двадцать штук. Наконец я предложил: «Ладно, я дам тебе двадцать две тысячи». Натч с этим согласился. Он вернулся к тем парням, и я слышал, как они спорили. Натч попытался снизить цену до пятнадцати тысяч, но этот номер не прошел. Потом он примчался ко мне за камнями и вынес их налетчикам. Я видел через замочную скважину, как он заплатил им двадцать штук, а потом они ушли. Тогда я вышел к Натчу. Он выглядел не очень довольным двумя тысячами прибыли. Я отсчитал ему двадцать две штуки, однако в таких делах я очень осторожен. Я подумал, что пару камней стянуть совсем нетрудно, и на всякий случай решил их пересчитать. Я заглянул в мешочек. Мне сразу стало ясно, что это подделка. Я сказал Натчи: «Ты что делаешь? Хочешь туфту мне всунуть? Это фальшивка». Натчи чуть копыта не отбросил. Потом он схватился за мои деньги. Я ему сказал, чтобы он убрал свои руки. Тогда этот вшивый ублюдок заявил, что я подменил камни. Это я-то! С моей репутацией честного скупщика! Я сказал: «Послушай, Натчи, или ты пытаешься меня надуть, или те ребята обвели тебя вокруг пальца. Так или иначе, забирай это барахло и вали отсюда». Но он снова хватается за мои двадцать две тысячи. Но вот в чем ирония, парни. — Скупщик засмеялся, тряся толстым животом. — Вместо двадцати двух Натчи получил «сорок пять» — я говорю об этом.
Толстяк распахнул пиджак и показал нам свою пушку в подмышечной кобуре. Точно такие же были и у нас.
Мы прошли в спальню. Здесь лежал Натчи с дырой в башке, весь залитый кровью. Толстяк снова засмеялся.
— Сколько будет стоить уборка трупа?
Он продолжал смеяться, как будто вся эта история была какой-то шуткой. Мне хотелось его успокоить.
— Пять штук, — ответил Макси.
Он перестал смеяться, и на его лице появилось огорченное и печальное выражение.
— Это слишком круто, — сказал Оскар. — Насколько я знаю, члены Синдиката платят за такой сервис всего три штуки.
— Ладно, ладно, — произнес Макс, — если это сделает вас счастливым.
— Еще бы, это сделает меня куда счастливее. — И он снова начал хохотать.
Толстяк отсчитал нам три штуки от такой толстенной пачки денег, какие обычно показывают на сцене в юмористических номерах.
Он сказал:
— Интересно, я могу вычесть эту сумму из своего подоходного налога?
— Да, — ответил я сухо. — Запишите ее в статью «производственные расходы».
Толстяк буквально зашелся от смеха:
— Да, с вами, ребята, не соскучишься.
Макси взглянул на распростертое тело:
— Этот Натчи так изогнулся, что впору его не хоронить, а ввинчивать в землю в виде штопора.
Толстяк был на грани истерики. Прошло несколько минут, прежде чем он смог прийти в себя.
— Как вы собираетесь вынести тело? — спросил он наконец.
— Увидите. Я гарантирую своим клиентам полное удовлетворение, — ответил Макс.
Толстяк снова разразился хохотом, как будто замечание Макса было самой остроумной шуткой, которую он когда-либо слышал.
Я насмешливо сказал:
— А вы большой весельчак, как я погляжу.
Я тут же пожалел об этих словах. Он смеялся минут пять. Чтобы остановить его буйное веселье, я спросил, нет ли у него чего-нибудь выпить.
Толстяк достал скотч и бутылку содовой. Он пил одну только содовую. А мы пили почти чистое виски.
Он посмотрел на нас с восхищением:
— Наверное, парни, у вас это зелье не залеживается.
Я сказал:
— Мы на нем выросли. В детстве нас отняли от груди и поили исключительно чистым двухсотпроцентным спиртом.
Новый приступ хохота. Он начал меня смертельно раздражать.
Я прошептал Максу:
— Если этот толстый ублюдок не угомонится, нам придется хоронить два трупа.
В дверь позвонили. На пороге стоял Косой, одетый в водительскую форму. Еще один комплект формы он привез для Патси. На комбинезоне было написано: «Чистка ковров». Косой насмешливо произнес, подражая деловому тону служащего:
— Сколько ковров, мадам?
— Хватит паясничать, — резко сказал Макс. — У нас работа.
С профессиональной ломкостью мы передвинули мебель, скатали ковер вместе с завернутым в него Натчи и завязали оба конца. Патси надел униформу. Вместе с Косым они потащили ковер, в котором лежал Натчи, вниз по лестнице к грузовику. Макс и я допили бутылку скотча.
Когда мы уже собрались уходить, толстяк Оскар спросил:
— А ковер вы мне вернете? Вещь дорогая, импортная, из Китая.
— Разумеется. Вычистим и вернем как новый, — ответил Макс. — Не беспокойтесь, настоящие чистильщики ковров доставят вам его в течение десяти дней.
Толстяк опять начал посмеиваться. Я поскорей ушел, пока у меня не лопнуло терпение и я не натворил чего-нибудь лишнего.
Мы поехали к похоронному бюро. Патси и Косой были уже там. Они готовили Натчи к погребению. Мы положили его в самый дешевый сосновый гроб, какой только нашли. Макс послал Косого к Питу, печатнику, на Томпсон-стрит за нужными бумагами. Макси позвонил на кладбище, чтобы подготовили могилу. Я связался с нашими профессиональными могильщиками. Через тридцать минут Натчи был уже на пути к своему последнему приюту.
— Быстрые у него похороны, — сказал Макс.
— Его похоронили гораздо лучше, чем он того заслуживал, — заметил Пат.
Я спросил Косого:
— На кого написано свидетельство о смерти? Для нашей внутренней отчетности.
— Я не могу выговорить эту фамилию, — ответил Косой. — Пит сказал, что это его шурин, и, заполняя форму, все время повторял: «Надеюсь, надеюсь».
— Тогда черт с ним, — сказал я. — Этого типа не стоит никуда записывать.
