* * *
В трущобах Подветренной уже почти улеглись сумерки, но зарево на юго-востоке образовало второй закат, который, похоже, умирать не собирался.
Зип одиноко брел в полумраке по сточным канавам, по улицам, по кучам мусора, одной рукой зажимая кровоточащий бок, согнувшись почти пополам от боли.
Его не раз протыкали ножом, часто били, но никогда он не был так близок к смерти.
Он вытащил зазубренный снаряд — невероятно, боль не ослабла, а, наоборот, усилилась.
У него сильно болел желудок. Домой или к Мамаше Беко, где кто-нибудь присмотрит за ним, домой к.., куда угодно, где он сможет лечь, где его не найдут бейсибцы, пасынки, Третий отряд коммандос или солдаты.
Он был покрыт потом и изнывал от жажды, чувствуя тошноту.
Его глаза застилала кровавая пелена, не давая определить, где он находится.
Если он заблудится в Подветренной, можно считать, что он мертв: Зип знал эти улицы, эти подземные ходы, сточные трубы… сточные трубы.
Силы окончательно покинули Зипа, он упал на колени, спрятав меж ними голову, когда услышал, как его зовут по имени. Но только и смог, что свернуться клубком перед тем, как умереть.
А когда проснулся, обнаружил, что лежит под одеялом и на голове у него холодная тряпка.
Протянув руку, Зип поймал чье-то запястье и вцепился в него.
Открыв глаза, увидел над собой расплывчатое лицо. Незнакомый голос произнес:
— Не пытайся говорить. Худшее позади. Тебе станет лучше, если ты выпьешь это.
Что-то прижалось к его губам — твердое, глина или металл, заскрежетав по зубам. Покорная чужой воле голова Зипа поднялась, и жидкость потекла в его горло.
Он поперхнулся, закашлялся и наконец вспомнил, что нужно глотать. Когда он уже не мог больше пить, кто-то вытер ему губы и подбородок.
— Хороший, хороший мальчик, — услышал Зип.
Юноша заснул, и во сне его бок пылал, а он пытался загасить огонь, но тот вновь разгорался из пепла, пока наконец тело Зипа не покинуло его, оставив душу одинокой и невидимой на пустынной улице Подветренной.
Через несколько часов Зип снова проснулся и почувствовал запах цыпленка.
Он открыл глаза, и комната не закружилась. Она закружилась, когда он попытался сесть.
Где-то на пределе слышимости бубнили голоса, вдруг над ним склонилась тень. Длинные черные волосы пощекотали его по щеке.
— Умница, вот, на-ка, выпей это, — сказало расплывающееся лицо.
Он выпил, и сила разлилась по телу. Зрение прояснилось, и Зип рассмотрел лицо: женщина-наемница, Кама из Третьего отряда коммандос, это она ухаживала за ним. Позади нее воин-колдун Рэндал изогнул лебединую шею и потер руки.
— Ему лучше, ты права, Кама, — улыбнулся колдун. И добавил:
— Я вас оставлю. Если понадоблюсь, позови.
Дверь закрылась, и Зип, оставшись наедине с врагом, попытался приподняться на руках. Сил не хватило. Он хотел бежать, но не мог даже поднять голову. Он был наслышан про искусство пасынков вести допросы. Лучше бы он умер там, на улице, чем попал живым в руки этих людей.
Женщина села на кровать рядом с Зипом и взяла его руку.
Он напрягся, думая: «Начинается. Муки. Наркотики. Они спасли меня от одной смерти для того, чтобы предать другой».
Но женщина сказала:
— Я хотела сделать это с тех пор, как впервые увидела тебя.
Склонившись над ним, она поцеловала его в губы.
Потом выпрямилась и улыбнулась.
У Зипа не было сил спросить, что она замыслила и что должен означать этот поцелуй, он не мог обрести дар речи.
Кама сказала:
— Это произошло по ошибке. Гейл не понял, что ты пытался сделать. Мы все сожалеем о случившемся. Успокойся и поправляйся. Мы позаботимся о тебе. Я позабочусь о тебе. Если ты слышишь меня, моргни.
Зип моргнул. Если Кама из Третьего отряда коммандос собиралась позаботиться о нем, что ж — он был не в том состоянии, чтобы спорить.
Роберт У. БАЙЛИ
ДОЧЬ СОЛНЦА
— Ты скучал по мне?
При звуках голоса Кадакитис стремительно отвернулся от окна и в немом изумлении уставился на молодую женщину, стоявшую в дверях. Она прошла через покои и приблизилась к нему, в кружащемся облаке ослепительно белых шелков, с сияющими волосами, тронутыми позолотой солнца. Улыбнувшись, женщина потянулась к принцу, чтобы поцеловать его.
— Кузина!
Они стиснули друг друга так, что перехватило дыхание, затем принц, отодвинув женщину на длину рук, рассмеялся.
— О боги, как ты переменилась!
Он заставил ее покрутиться, с шутливой серьезностью почесывая подбородок.
— Ченая, любимейшая из любимых, ты была прекрасна еще до того, как я покинул Рэнке, а теперь стала просто неотразимой.
Его пальцы провели по тонкому бледному шраму, едва заметному на темной бронзе руки девушки.
— Вижу, ты по-прежнему неугомонна.
По-детски щелкнув языком, Кадакитис вздохнул:
— Но что ты делаешь в Санктуарии, кузина? Ты приехала с отцом?
Настал черед Ченаи рассмеяться, звуки ее смеха сладким серебром разлились по комнате.
— По-прежнему тот же мой маленький принц, — наконец смогла выговорить она, поглаживая голову Кадакитиса, словно он был щенком, лежащим у нее на коленях. — Стремительный и нетерпеливый, как всегда. Сколько вопросов!
— Не такой уж и маленький, моя милая, — ответил принц, снисходительно потрепав ее по головке. — Теперь я выше ростом, чем ты.
— Не намного, — обернувшись, она отбежала от него, вздымая этим движением платье. — Может, нам побороться, как в детстве, чтобы посмотреть, кто из нас сильнее?
Склонив голову набок, Ченая посмотрела на него из другого конца комнаты — принц не ответил. Он изучающе рассматривал ее, и девушка не смогла вынести этого недолгого молчания. Быстрыми шагами она вновь пересекла зал и взяла руки Кадакитиса в свои.
— Так хорошо снова быть рядом с тобой, мой маленький принц.
Они снова обнялись и поцеловались. На этот раз прикосновение принца было немного отчужденным. Девушка откинулась назад, мягко выскальзывая из рук и всматриваясь в его глаза, внезапно окрасившиеся налетом печали и грусти.
Неужели ему известны новости из столицы?
— Я заметила сад, когда шла сюда, — сказала Ченая, таща принца за руку к двери. Только теперь она обратила внимание, какими темными были эти покои — неуютными, лишенными тепла и света. — Пойдем погуляем. Солнце такое теплое.
