Наступил решающий день. Восстановлю хронологию: это была середина 1995 года. Меня мучила неизвестность. Я не завтракала, но решила пойти к бассейну. И тут поняла, что началось осуществление того, о чем говорил Хафез: половина девушек отсутствовала у бассейна, и это означало только одно – их больше не было во дворце вообще. Когда я подумала о том, что, может, и Даниэлы больше нет, то заметила ее, идущую из парка. Она была без охранника. Я очень обрадовалась.
– Даниэла, что случилось с девушками? Думаешь, началась эвакуация из дворца? – спросила я.
– Слушай, я не знаю и знать не желаю. Я здорово лоханулась в тот день, когда в Италии повелась на россказни этих мошенников. И все последствия этого я считаю Божьей карой за свою глупость. Это мне наука, надо намотать на ус. Честно, понятия не имею, где девушки. Кажется, нас правда начали выселять, – выпалила спличанка.
Скоро к нам присоединилась француженка. Она иногда составляла нам компанию с Даниэлой, в основном у бассейна. Она выглядела обеспокоенной. Слезы наворачивались у нее на глаза. Скоро и я расплакалась, несмотря на остроумные замечания и реплики, которыми Даниэла пыталась нас рассмешить.
В этот день около нас опять не было охранников. Они отвели нас к бассейну и куда-то скрылись. Даниэла сказала, что практически сама дошла от номера к бассейну. Ее охранник сразу после выхода из той части дворца пошел в другую сторону. Еще совсем недавно подобное было невозможно вообразить. Даниэла и я договорились помочь друг другу, независимо от того, куда нас пошлют. Мы обменялись номерами телефонов: я ей дала телефон моих родителей в Белграде, а она – свой сплитский телефон. Если будет случай, позвоним и к себе домой, и по этому второму номеру тоже. Несколько раз мы повторили номера, чтобы убедиться, что выучили их наизусть. Как будто зная, что это наша последняя встреча, мы договорились пообедать вместе и пошли в сад сразу из бассейна.
Было занято всего три стола. За обедом мы почти все время молчали. У меня горло сжималось от сдерживаемых рыданий. Теперь и поведение Даниэлы изменилось. Она молчала. Допив остатки вина в бокалах, мы встали из-за стола и крепко обнялись. И тут началось. Мы обе зарыдали. Не помню, когда я так плакала за всю свою жизнь. Даниэлу сотрясали рыдания. Мы расстались почти без слов. Она пошла в свою сторону, но остановилась, сделав несколько шагов. Обернулась и сказала:
– Позвони моим, пожалуйста, если сможешь. Я буду думать о тебе.
Никогда больше в жизни я не видела Даниэлу. Не знаю, что бы я отдала за то, чтобы опять ее встретить. После возвращения в Белград еще долгое время, услышав телефонный звонок, я думала, что вот сейчас в трубке зазвучит голос Даниэлы, но она не звонила. Мне не хочется верить в худшее. Я уверена, что она жива и однажды позвонит. Она точно запомнила номер телефона, на этот счет я не беспокоюсь. После возвращения в Белград я пробовала дозвониться до ее родителей в Сплите, но безрезультатно. В конце концов, в октябре 1996 года я дозвонилась, но голос на другом конце провода сообщил, что семья с этой фамилией уехала из Сплита и номер перешел к новым владельцам дома. Мне было безумно жаль, я спросила, знают ли новые жильцы новый телефонный номер и место, куда переехала семья Даниэлы, но ничего не добилась. А теперь вернемся к событиям в гареме.
Мы расстались с Даниэлой, и я, плача, пошла дальше, в свой номер. Я долго лежала в ванне, наполненной почти холодной водой. Мне было невыносимо тяжело. Меня убивала неизвестность. Осознание того, что это последний день в гареме, приводило меня в отчаяние. Через пару минут после того, как я вышла из ванны, послышался звонок в дверь. Это был охранник. Он сказал, чтобы я как можно быстрее шла к Хафезу, в его кабинет. Он подождал меня у двери, я быстро оделась, и мы пошли по коридору.
Я уже два раза была в кабинете Хафеза и знала туда дорогу. Охранник постучал и открыл дверь, не дождавшись приглашения. Я вошла вслед за ним. Хафез поднялся с кресла, чтобы поприветствовать меня. Он жестом предложил мне сесть. Сам он стоял, опираясь о стол.
– Я не из тех, кто любит долгие разговоры, особенно когда они неприятные. Боюсь, наш сегодняшний разговор будет не из приятных. Думаю, вы с этим согласитесь, – начал Хафез.
– Скажите мне все как есть, начистоту: что меня ждет? – задала я прямой вопрос.
– Вами интересуется один человек из Турции. Так что вы отправляетесь в Стамбул. Уже сегодня вечером. Пожалуйста, приготовьте самое необходимое. Скажу честно, я не знаю, что вас там ждет.
Я безмолвно смотрела в пол. Внутри была полная пустота. Итак, Турция.
Хафез все так же стоял, опершись о стол. Я чувствовала, что он смотрит на меня, но у меня не было сил поднять на него глаза. Он отошел, наверное, сел за стол и проговорил несколько слов на арабском. В комнате и дальше висела тишина. Я избегала смотреть на Хафеза, охранник был слева от меня, в шаге от кресла, на котором я сидела, и я подумала, что мы кого-то ждем.
Через две-три минуты в коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась, и в комнату вошел тот австриец. Очевидно, один из уполномоченных дворца, безукоризненно исполнявший, да и сейчас, мне кажется, исполняющий приказы вышестоящей власти.
– Уважаемая госпожа, господин Хафез, очевидно, сообщил вам, куда вы едете. Затем вас сюда и привели. Я отвечаю за исполнение этого решения. Пожалуйста, следуйте за мной.
Я продолжала сидеть неподвижно. Меня накрывали ярость и горе одновременно, сила и мощь, ненависть и жалость. Я закричала. Меня поставили в положение, когда я плакала, теряя то, что было для меня унижением. В свете надвигающейся на меня неизвестности пребывание в гареме казалось сущим раем.
Я встала и, набравшись мужества, посмотрела Хафезу в глаза. Он смерил меня пристальным и холодным взглядом. Ни капли жалости, которая была мне так нужна в этот момент, я не нашла. Я не знаю почему, но этот взгляд напомнил мне тот день 1991 года, когда Хафез с Майклом вошли в бутик, где я работала. Подобно тому, как люди, проживая клиническую смерть, видят всю свою жизнь за несколько секунд, в моей голове пронеслись калейдоскопом воспоминания о первой встрече, в результате которой я очутилась в Дубае. Мне нестерпимо хотелось выкрикнуть ему гадости, плюнуть ему в лицо, но я чувствовала себя совершенно беспомощной и бессильной.
Как будто угадав мои мысли, Хафез тотчас же сказал:
– У вас достаточно поводов обвинять меня, но поймите одно: это моя работа. Когда я начал работать, я оказался в ситуации, близкой к безвыходной. Я начал работать охранником, но уже через несколько месяцев стал тем, кем вы меня знаете. Я получал деньги за то, что ездил по Европе, включая Белград, мы останавливались в каждом месте на пять-шесть дней, в течение которых нам надо было найти девушку, соответствующую требованиям хозяина. Мы напали на вас. Я знаю, для вас это будет звучать пустым формальным оправданием, но тем не менее мы с Майклом долго колебались, прежде чем выбрать вас. Я лично думаю, что в какой-то другой стране и в другой ситуации, при вашей необыкновенной красоте, вы могли бы обогатиться, стать манекенщицей, фотомоделью, актрисой…
