После обеда мы сели в машину, и Исмар сказал мне, что мы едем «посмотреть место». И тут я поняла: мы отправляемся к тому новому человеку.
Мы ехали несколько часов, отдыхали только один раз, чтобы выпить по чашечке кофе, и вот мы наконец на месте. Это был городок, немногим больше села, я не увидела указателя с названием места, а сам Исмар не считал нужным мне его сообщать. Сначала мы остановились в центре села, шофер и один из охранников спросили что-то у двух стариков, сидевших во дворе, затем мы проехали метров двести и остановились перед домом, обнесенным высоким забором. По тому, что можно было рассмотреть снаружи, владелец дома был зажиточным, но все же крестьянином.
Пока мы ждали в машине, один из людей Исмара скрылся за забором. Он вернулся через пару минут. За ним шел человек сорока с лишним лет, с густыми бровями и усами, с крупноватым носом, примерно моего роста. В первый момент я приняла его за какого-то сторожа или охранника и только потом поняла, что это и есть мой новый владелец. Они с Исмаром поприветствовали друг друга, затем все вошли в дом.
Мужчины ушли в другую комнату, в которую вел коридорчик, уходящий направо из гостиной, а меня какая-то пожилая женщина отвела в располагавшуюся слева от гостиной маленькую комнатушку. Эта комнатка показалась мне очень милой. Чистенькая такая и опрятная. Я заметила, что все, включая Исмара, сняли обувь, когда входили в комнату. Скоро мне принесли кофе. Та женщина тоже пила кофе, изучающе рассматривая меня. Через пятнадцать минут Исмар и хозяин дома вошли в комнату, где я сидела. Исмар скомандовал мне встать. Я чувствовала себя очень неловко, но выбора не было, пришлось повиноваться. Встала и та женщина, а через несколько секунд Исмар приказал мне повернуться. Я послушно повернулась, теперь мне было уже просто противно. Я представляла, как это смотрится со стороны – меня рассматривали, как на сельской ярмарке, где продается домашний скот. Меня поворачивали то одним, то другим боком, чтобы получше рассмотреть и оценить.
Когда мне позволили сесть, я посмотрела на них. Тот турок, мой новый владелец, довольно улыбался, такое же удовлетворение от хорошей сделки было на лице Исмара. Они еще немного побеседовали, а потом вышли из комнаты.
Я попила кофе, сваренный той женщиной, и все больше погружалась в отчаяние. Мне казалось, что теперь я в полном тупике, выхода не было видно. Я не в Дубае и не в Стамбуле. Я в какой-то глухомани, без всякой помощи, передана человеку, который у меня с первого взгляда вызвал омерзение. Не как мужчина, потому что ни его, ни остальных во главе с Исмаром я не воспринимала как мужчин, а как человек. В его внешности было что-то подлое и опасное.
На улице начался дождь, слышались раскаты грома, дождь припустил и перешел в настоящий ливень. Женщина, которую мне дали в надзирательницы, была самой обычной крестьянкой, немного более высокого положения, но совершенно необразованной. Так что общение было исключено. Насколько я могла понять, тот, кто меня купил, не знал никакого другого языка, кроме турецкого, так что будущее представлялось мне совершенно беспросветным. Я старалась скрыть от той женщины свои эмоции, но у меня иссякли силы, я больше не могла сдерживаться и заплакала. Она какое-то время смотрела на меня, а потом начала убирать в комнате.
Ближе к ночи, когда я успокоилась, в комнате появился Исмар. Он остался стоять в дверях, не заходя внутрь, и сказал:
– Я сейчас уезжаю. Не знаю, когда мы еще увидимся. Не делай глупостей, ничего хорошего тебе это не принесет, только хуже будет. Мои люди будут время от времени навещать тебя, узнавать, как твои дела. Если у меня будет время, я тоже, может, заеду, – проговорил он и закрыл дверь.
В тот момент меня охватил ужас. Ситуация была парадоксальной. Несмотря на то что от меня уезжал человек, который мне ровным счетом ничего хорошего не сделал, мне казалось, что с его отъездом умирает еще одна надежда. Он был какой-никакой, но надеждой, он был той ниточкой, которая связывала меня со Стамбулом, где мое бегство могло все-таки состояться. Что мне делать в этой глуши? Я не знаю ни где я нахожусь, ни у кого я. Никто не говорит по-английски, никто не потрудился объяснить мне новые правила игры. Какая роль мне выпала? Кто я – наложница этого типа, его личная сексуальная игрушка, или со мной случилось то, чем мне грозил Исмар при первой нашей с ним встрече? То есть попытайся я сбежать, меня поймают, накажут и продадут в рабство какому-нибудь крестьянину, чтобы я нарожала ему детей…
Может, меня постигла эта участь? Никогда я не чувствовала себя хуже. В этот вечер мое прежнее положение, несмотря на всю его безвыходность, казалось мне подарком судьбы. Я поняла, что, исполняя роль проститутки поневоле, несмотря на всю ее мерзость, я была избавлена от самого худшего – родить нежеланного ребенка и растоптать этим свою жизнь. Даже сейчас, когда я рассказываю об этом, я бы не смогла такое пережить. Я бы убила себя. Но в тот вечер я не имела понятия о том, что меня ждет. Та женщина предложила мне ужин, какую-то питу, пирог с творогом, не могу точно сказать, что это было за блюдо. Я съела совсем чуть-чуть и отодвинула тарелку. Она вышла из комнаты и быстро вернулась, неся кусок сухого мяса. Я попробовала его – это была сушеная баранина. Никогда раньше я ее не пробовала, но мясо ягненка я обожала, ягнятина для меня до сих пор – настоящее лакомство.
Это было, собственно, не мясо, а так называемый суджук – вроде копченой колбасы из баранины, я встречала его и в некоторых белградских заведениях. С куском хлеба мне предложили чашку чая. Голод не тетка, я ела за обе щеки, и эта простая еда показалась мне очень вкусной.
Вскоре с улицы послышались мужские голоса. Дождь прекратился, я чувствовала усталость, меня тянуло в сон, но стоило мне вспомнить о новых обстоятельствах, в которых я находилась, и сон как рукой сняло. Я предполагала, что на ночь останусь в этой комнатке. Женщина, которая принесла ужин, как ни в чем не бывало сидела и порола ножницами какую-то ткань. Она не обращала на меня внимания. Голоса приближались, сейчас они были слышны почти у двери, но скоро затихли. Наверное, подумала я, они пошли в комнату для мужчин.
Через несколько минут мой новый хозяин вошел в комнату и сказал что-то той женщине. Она подошла ко мне, взяла под руку и повела. Мужчина пошел впереди нас. Миновав узкий коридорчик, мы вошли в комнату. Там сидело трое мужчин. Они были средних лет, все, кроме одного, которому можно было дать все шестьдесят. Тот в руках держал какой-то инструмент, который я раньше никогда не видела. Он напоминал тамбурин, но с очень длинной верхней частью.
Все встали, когда я вошла в комнату. Я обернулась и увидела, что женщина исчезла. Дверь была закрыта, мой хозяин стоял за мной, держа руки за спиной, с улыбкой, в которой читалось самодовольство. Очевидно, оттого что он может похвастаться перед своими друзьями или родственниками (не знаю, кем они ему приходились) молодой, привлекательной и ко всему тому светловолосой собственностью! Светлые волосы в Турции – диковинка.
Я стояла посередине комнаты, они расселись на подушках, разбросанных по кругу, на полу лежали турецкие ковры. Шторы на окнах были задернуты, горела только одна лампа, какой-то ночник в углу комнаты. Чувствовался запах табака. Человек с тамбурином начал перебирать струны, остальные горящими глазами уставились на меня. Мой владелец что-то проговорил, обращаясь ко мне, но, естественно, я ничего не поняла. Тогда он поднялся и после немного нелепого объяснения, в основном по его телодвижениям, я поняла: от меня хотят, чтобы я танцевала. У меня не было ни силы, ни желания, но он опять, с нескрываемой уже злостью, потребовал, чтобы я танцевала.
