Книга Магазин воспоминаний о море, страница 9. Автор книги Мастер Чэнь

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Магазин воспоминаний о море»

Cтраница 9

Нет, меня это никоим образом не затрудняло. Подобраться к президентскому дворцу и его обитателям — в те месяцы о таком можно было только мечтать. Хорошо, что мне вообще в очередной раз дали визу, но это отдельная история.

И у меня в руках оказался, наконец, этот альбом — маленькая Эва еле поднимала его. Багровый бархат, металлические застежки.

Ну конечно, он был на русском.

«Ваше Высокопревосходительство…»


Харбинская эмиграция, сказал Евгений. Вася искал что-то, связанное с харбинской эмиграцией. Сначала — инженеры и прочие работники Китайско-Восточной железной дороги в Харбине, недалеко от российской границы. Потом к ним добавились остатки частей Унгерна, Семенова и кто угодно еще, волна за волной.

Но Харбин был не самым спокойным местом еще в двадцатые — чья там была власть, мало кто понимал. И харбинцы потянулись к огням прекрасного и ужасного Шанхая. Через весь огромный Китай. Там, в Шанхае, и до того было множество русских — и не последним из них считался Александр Вертинский с его кабаре.

Шла война, японцы фактически владели уже Шанхаем, как и большей частью Китая, однако русских эмигрантов врагами не считали. Но когда побежденные японцы ушли, а через четыре года к Шанхаю начали подходить армии Мао Цзэдуна… Русские не для того покинули красную Россию, чтобы оказаться в красном Китае.

И странствие началось снова. Дальше, дальше, на восток.

На востоке были Филиппины.

Мир велик, но когда Международная организация беженцев — чуть ли не первый проект только что появившейся ООН — призвала этот мир дать приют пяти с лишним тысячам дальневосточных «белых русских», не откликнулся никто.

Кроме президента Филиппин.

Японцы превратили страну в руины, она голодала, но Элпидио Кирино, провинциальный джентльмен из увитого белыми и алыми бугенвилеями Вигана и человек чести, нашел пристанище для целого русского лагеря.

На крайнем востоке своей страны, у самого Тихого океана, на острове Тубабао. Там, где еще пустовали металлические ангары армии Дугласа Макартура, который за несколько лет до того готовился здесь к высадке на Японских островах.

Кирино и сам приехал однажды к этим странным гостям — самолетом до острова Самар, оттуда по длинному мосту на маленький, необитаемый до того Тубабао, заросший кокосовыми пальмами.

Его встретили люди, которые умудрились за короткое время построить на острове три православные церкви, наладить выпуск пяти газет, создать театр, скаутскую организацию, духовой оркестр. А еще в лагере нашлись художники, которые изготовили — боже ты мой, с рисунками, там был даже казак с пикой наперевес! — этот альбом со словами благодарности.

«Ваше Высокопревосходительство, господин президент…»

А дальше шли… конечно, подписи. Страница за страницей. И дата — 28 октября 1949 года.

И что же я тогда предпринял, в подвале Малаканьянга, в президентском архиве?

Никто не предлагал мне вынести альбом и начать его копировать, это был не тот случай.

И я начал делать дикую вещь. Фотографировать «Асахи-Пентаксом» страницу за страницей, стараясь держать аппарат твердой рукой, меняя наугад экспозицию. И ведь все получилось.

А вот и эти снимки. Вот эти страницы с подписями. Почему я их не выбросил, что заставило меня их сохранить?

Подписи прямые, косые, на полях, разными чернилами. Все, все. Бологов. Шевлюгин. Князев. Моравский. И…

Редько-Тавровский, конечно. Вот и он. Длинный, размашистый росчерк.

А потом… Потом я вернулся с Филиппин, и — почему эта история пришла ко мне опять? И ведь пришла, и года через три я уже сидел в Москве с группой людей из русской Калифорнии и показывал им эти снимки. А они читали имена, долго, со строгими лицами.

Русские с Тубабао не собирались оставаться на безлюдном острове навсегда. Это был предпоследний их приют, а потом, после двух лет ожидания, пришли пароходы и повезли всех в Калифорнию. И в Аргентину, Парагвай, Францию.

Они, люди из Америки, тогда оставили мне — что? А вот. В этой же папке. Адреса тех, кто хранит историю долгого, длиной в жизнь, путешествия харбинцев и шанхайцев. В Бетесде, а еще в Сан-Франциско. Там, где у них был слет, где они обменивались телефонами… Да если даже адресов этих не было бы, то и сегодня этих людей — или их наследников — не так трудно найти. Даже в Аргентине. Даже в Парагвае.

Вот и всё.


За окном раскачивался фонарь на проводах, мокрый снег врывался в пятно его света и уносился дальше в черноту, почти параллельно мерзлому асфальту.

Диск Васи Странника ушел в чрево ноутбука на кухне.

«Над розовым морем вставала луна», — сказал очищенный от звуков фортепьяно голос Вертинского из невидимых динамиков. Тихо постукивал ударник, свистел синтезатор.

А ведь он неправ, подумал вдруг я. Луна не встречается с розовым морем, она встает над сине-черной, почти невидимой водой, ползет над ее серебристыми дорожками, среди облаков, как будто подсвеченных из жерл трех вулканов, — это рыболовные корабли идут, невидимые, за горизонтом.

А если небо чистое, но скоро придет дождь, то луна становится похожей на глаз дракона: радужное кольцо оранжевого и бледно-бирюзового света вокруг темно-желтого диска. И тогда слышится нервное шуршание пальм над головой — как звук дождя, которого еще нет, но обязательно будет. А вот он и приходит, невидимый, теплый, из сплошного безлунного мрака.

«Над розовым морем вставала луна», мягко, с укором повторил Вертинский под неумолчный ритм техно.

Вечер в Москве означал глухую ночь в Бангкоке. Я не мог позвонить Евгению и взять у него адрес Васи. Это будет только завтра.

Диск продолжал звучать, среди волн техно мелькнули «Белые, бледные цветы» и потом «Не говорите мне о нем». А дальше — горький голос Шаляпина.

Редько-Тавровский. Я теперь знаю, как настоящая фамилия Васи Странника. Или это его дед — прадед? — по матери? Или, как бы они ни именовались, настоящая фамилия их всегда была и будет — Странник?

Вертинский: это Шанхай. Шаляпин: он умер в Америке.

Поздно и не нужно звонить в Бангкок Евгению и задавать ему вопрос: откуда он знал?

Потому что Евгений ответит словом «космос», и это будет не очень смешно.

Поросята посуху не ходят

— Это жестокая история, — сказал Юрий, отодвигая ногтем меню (смотрел он в него не более секунды). — Но справедливая. И это история про хорошо нам с тобой знакомую Машку. Так, а вот и Джимми. Джимми, ты все пьешь на работе?

Длинный тощий китаец радостно усмехнулся и приготовил карандашик.

— Сначала — пьяные креветки, их следует принести первыми, — четко выговорил Юрий и без пауз продолжил: — Затем кайламы в устричном соусе. Одна тилапия на пару, в имбире. И потом хрустящий поросенок. Всё. Нет, еще лапша в стиле хакка.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация