А монолог затягивается, нарушая композиционный закон Евиной жизни: всякий разговор – битва, и твое долгое молчание затрудняет путь к победе. Она не привыкла сдавать позиции ни в каком контакте, даже случайном, уличном.
Настораживается на словах Кристы, съехавшей на банальную колею:
– Чего не могут понять богатые деньгами, но не умом, так это…
– Ты «Войну и мир» читала? – перебивает Ева. – Для старого князя Болконского «богатый» и «умный» – равноправные признаки человеческого достоинства. У меня с детства засела в памяти его придирка к Ростовым: «Умные люди, а? Богатые, а?»
Криста согласительно смеется:
– И велит княжне Марье написать брату, чтоб не женился – подождал, пока он, старик, умрет. – И с прежней серьезностью, но уже чуток поспокойнее продолжает пересказывать фильм.
Всплывает имя Матвея. Хм, наш пострел…
Когда его точка зрения подается, как нечто сакральное, Ева снова не выдерживает.
– Эта Венеция – заброшенное кладбище, на котором еще и отвратительно воняет, – говорит она медленно и негромко – переводит разговор в другой эмоциональный регистр. – И вообще, посмотри в сторону Азии. Там – будущее… там – совсем другое отношение к жизни. Устремленность к преодолению, к воспроизводимости, в то время как в Европе работает установка на суицид.
– Да? – теряется Криста. – Неужели?.. – В ее заминке – явное нежелание противоречить, но личность все же побеждает мямлю: – А хорошо бы Венецию своими глазами пощупать…
Молодец подруга! Не поддается. Но и Еве проигрывать не с руки:
– Давайте… давай пообедаем вместе. Своими глазами посмотришь на «Три апельсина», обосранные в твоем фильме. Насчет интерьера – дело вкуса, а кормят там в кайф. За едой и договорим.
Опоздание Ева себе прощает: московский трафик непредсказуем, как тут рассчитаешь? Даже такой ушлый водила, как ее Джазик, бессильно бурчит: «Сегодня же праздник, а Кольцо всё равно забито…»
Пробки возникают из ничего – в спокойное время, на нетесных дорогах… Никакого иммунитета у города нет. Как слабый человек от любого сквознячка – влёжку, так и Москва встает при малейшем ДТП.
Ладно, я – на машине, но Криста-то на метро едет. Что, и там пробки? Почему ее нет?
Евина нога в лодочке с высоким каблуком (некоторые дамы без операции на ступне не могут носить Маноло Бланик, а лично ей его колодка впору – как Золушке хрустальная туфелька) высовывается из приоткрытой дверцы и тянется к асфальту, одновременно ее рука с ярко-алыми ноготками подносит к уху алый мобильник с набранным номером, а глаза тем временем высматривают Кристу. Вон справа вроде знакомая прямая спина… Но почему удаляется от входа в ресторан? Приостанавливается, роется в сумке…
– И куда же ты направляешься? – с подковыркой шепчет Ева в трубку. Ехидничает, чтобы самой не извиняться за опоздание.
– Я? – Вот Криста резко оглядывается, вот узнает темно-зеленый «Порше» и, разворачиваясь, отключает телефон. Экономная… – Я прогуливаюсь… – говорит она громко, почти кричит, подбегая к Еве. – А где тут ресторан? Нет вывески…
Ева, увиливая от Кристиного чмока – не любит она целоваться на людях, – делает два шага к ближайшей стене, задирает руку и хлопает ладошкой по глиняной таблице, на которой выбиты три апельсина – силуэт и название. По цвету слитно с фоном. И правда, не зная, не заметишь. Не ресторан, а что-то вроде клуба не для всех. Но все же не такая закрытость, как в родительское советское время. Тогда в спецзаведения пускали только депутатов-делегатов, а сейчас ведь можно здесь перекусить, целенаправленно подзаработав. Количество денег в кошельке – это, конечно, ограничение, но не такое фатальное. Достаточно разок побывать – насытить любопытство.
– Как тут! – бормочет Криста, лишь только они с улицы входят… на улицу. Ливрейный швейцар придерживает перед девушками-дамами обычную дверь – похожую на любую внутреннюю, впускающую в домашние покои, – и они попадают в вымощенный дворик. По краям его щедро расставлены мраморные боги-культуристы, живое солнце беспрепятственно шлет лучи через высокий застекленный потолок. Надраивают его, наверное, каждый день…
Из сегодняшней русской столицы – в итальянский восемнадцатый век. Впечатляет!
Метрдотель вполголоса справляется, какой зал предпочитают гости. Не торопит, терпеливо ждет, пока Криста разглядит своенравную роскошь заведения.
С нарисованного неба-купола свисает огромная люстра. Она смотрится граненым алмазом, вправленным в балюстраду второго этажа. Капризные изгибы карнизов, капителей, лепные завитки, цветочные гирлянды, фестоны, раковины – веселая, раскрепощающая рококо-красота.
– Мы – наверх! – Криста бежит по ступенькам широченной лестницы мимо игривых фресок, изобличающих счастливые возможности качелей и будуаров. Ковровая дорожка делает ее резвость бесшумной.
Статуя в светло-бежевом камзоле вдруг оживает, выходит из ниши и отодвигает стул… Такие тут официанты. Усаживают за стол с самым лучшим обзором. Мебель как в музее, но запрещающих веревочек нет – можно пользоваться по назначению.
Еве лестно Кристино изумление. В компании с ней, как рядом с ребенком, заново узнаешь знакомое. Nil admirari – не про нее. Криста не подчиняется современному стилю, в основе которого это самое «ничему не удивляюсь». Напяливая маску невозмутимости, остаются наедине со своими непополняемыми скудными знаниями. Сами себя загоняют в резервацию. Ничему не учатся – и оттого жить становится скучно. Не раз показывали по ящику, как преступник равнодушно проговаривает в жерло телекамеры: «Почему убил? Да от скуки». Пустые глаза…
Чур меня!
С самого младенчества – сначала бессознательно, потом, лет с семи, вполне отдавая себе отчет – Ева азартно ищет, чему бы удивиться.
А вот голубые Кристины глаза, округлившиеся от первой же цифры в распахнутом меню, – это нисколько не поражает. Действительно, цены тут… Не слишком ли отгоняют народ? Вокруг никого, только один стол в соседнем зале занят…
– Стоп, стоп! – Ева рукой удерживает уже приподнявшуюся подругу. – Остаемся. Я пригласила, я и плачу.
Заявления мало. Понятно, не каждому уютно поступать на содержание, пусть и временное.
– Деньги, если их не тратить, портятся. Зачем я зарабатывала? – тихо уговаривает Ева. – Успокойся, в следующий раз ты меня позовешь. Туда, куда захочешь. И я ведь здесь впервые. Бывшие бизнес-партнеры распропагандировали это место. Говорят, тут отличная азиатская кухня… Но если хочешь что-нибудь европейское – you are welcome!
И все-таки Криста сжалась. Прочитала все странички меню, одетого в тисненую кожу, и нахмурилась: ждет, пока Ева обозначит свой выбор. Ладно, берем несколько разных закусок – на двоих и, после консультации с официантом, седло ягненка. Криста потихоньку смелеет – заказывает другое мясо, в той же ценовой категории.
– В листьях лотоса… – зардевшись, объясняет она свое любопытство. – Их можно есть?
