Я начал уставать. К несчастью, толпа не показывала никаких признаков усталости. Приходилось продолжать бег.
– Смотри, малыш! – воскликнул Ааз и показал куда-то вперед. – Мы спасены!
Я посмотрел, куда указывал его палец. По улице впереди нас маршировал… ну, фланировал патруль в военной форме.
– Самое время, – проворчал я, но тем не менее почувствовал облегчение.
Толпа тоже увидела солдат. Крики преследователей стали громче, они удвоили усилия, стремясь добраться до нас.
– Ходу, малыш! Поднажми! – призвал Ааз. – Мы еще не в безопасности.
Мы приближались к патрулю с таким шумом, что, когда наконец до них добрались, все солдаты уже остановились и наблюдали за погоней. Один из них, менее неряшливого вида, чем прочие, протолкался вперед и стоял, презрительно улыбаясь и сложив руки на груди. По его манерам я догадался, что это офицер. Никакого другого объяснения тому, что другие позволяли ему так себя вести, я не находил.
Я затормозил и остановился перед ним.
– За нами гонятся! – выдохнул я.
– Неужели? – улыбнулся он.
– Дай-ка я этим займусь, малыш, – прошептал, отодвигая меня в сторону, Ааз. – Вы офицер, возглавляющий патруль, не так ли, сударь?
– Да.
– Так вот, мне кажется, что эти граждане, – он пренебрежительно показал на наших преследователей, – намерены причинить нам телесные повреждения. Наглое неуважение к вашей власти, сударь!
Преследователи остановились в каких-то десяти футах и стояли, гневно глядя то на нас, то на солдат. Я с удовлетворением заметил, что по крайней мере некоторые в толпе тяжело дышат.
– Полагаю, вы правы, – произнес офицер и зевнул. – Нам следует принять в этом участие.
– Смотри, малыш, – прошептал Ааз, ткнув меня локтем в ребра, когда офицер выступил вперед и обратился к толпе.
– Ладно. Все вы знаете, что закон не разрешает гражданам наносить друг другу увечья, – начал он.
Толпа мрачно зароптала, но офицер взмахом руки велел ей замолчать и продолжал:
– Знаю, знаю. Нам это тоже не нравится. Будь наша воля, мы бы предоставили вам без нас выяснять отношения, а сами спокойно сидели бы в кабаке. Но решаем не мы. Мы должны следовать закону так же, как и вы, а закон гласит, что только военные могут судить и карать граждан.
– Видишь? – прошептал я. – Есть все-таки некоторые преимущества в цивилизации.
– Заткнись, малыш, – прошипел в ответ Ааз.
Офицер продолжал:
– Поэтому, как бы вам ни хотелось оставить от этих двоих мокрое место, мы не можем вам этого позволить. Они должны быть повешены в соответствии с законом.
– Что?!
Не знаю точно, я это произнес или Ааз, а может, мы выкрикнули это в один голос, но как бы там ни было, этот крик потонул в восторженном реве толпы.
Солдат схватил меня за запястья и болезненно выкрутил мне руки за спину. Оглянувшись, я увидел, что то же самое проделали с Аазом. Нечего говорить, это была вовсе не та поддержка, на которую мы надеялись.
– А чего вы ожидали? – презрительно улыбнулся нам офицер. – Если вы хотели помощи от военных, вам не следовало включать нас в список своих клиентов. Будь по-нашему, мы бы вздернули вас еще неделю назад. Мы сдерживались только по одной причине – эти деревенские дурни дали вам дополнительный срок, и мы боялись бунта, если попробуем сделать по-своему.
Тем временем нам связали руки ремнями и медленно погнали нас к одинокому дереву у одного из ресторанчиков на открытом воздухе.
– У кого-нибудь есть веревка? – крикнул офицер толпе.
Везет же нам, веревка у кого-то нашлась. Ее быстро передали офицеру, и тот начал церемонно вязать петли.
– Пс-с-т! Малыш! – шепнул Ааз.
– Что еще? – зло прошипел я.
Моя вера в советы Ааза упала крайне низко.
– Когда тебя станут вешать – лети!
Вопреки всему, у меня появилась надежда.
– Очнись, малыш. Лети. Как я учил тебя по дороге сюда.
– Меня же просто-напросто подстрелят!
– Дубина! Не улетай, а просто лети. Пари на конце веревки и дергайся. Они решат, что ты висишь.
Я подумал об этом… Крепко подумал. Это могло сработать, но… Я заметил, что они перебрасывают петли через нижнюю ветвь дерева.
– Ааз! Я не смогу этого сделать. Я не могу левитировать нас обоих. Я еще не так силен.
– Не нас обоих, малыш. Только себя. Обо мне не беспокойся.
– Но… Ааз…
– Сохрани, однако, мою личину. Если они вычислят, что я демон, то сожгут оба наши тела.
– Но, Ааз…
Наше время истекло. Грубые руки толкнули нас вперед и начали натягивать на головы петли.
Я вдруг сообразил, что у меня нет времени думать об Аазе. Мне требовалась вся моя сосредоточенность для спасения себя самого, если хватит времени хотя бы на это.
Я закрыл глаза и отчаянно принялся искать в воздухе силовую линию. Она там имелась. Слабая, но имелась… Я начал фокусироваться на ней.
Петля вокруг моей шеи затянулась, и я почувствовал, как мои ноги повисли в воздухе. Я ощутил, как во мне поднимается страх, но усилием воли подавил его.
На самом деле так было даже лучше. Им следовало почувствовать вес тела на веревке, когда они поднимали меня. Я снова сосредоточился на силовой линии… сфокусировался… зачерпнул энергии… изменил направление ее потока.
Я почувствовал, что петля немного ослабла. Помня наставления Ааза о контроле, я удерживал энергию на том же уровне и попытался на пробу вдохнуть. Я мог втянуть в себя воздух! Правда, немного и с трудом, но достаточно, чтобы выжить.
Что мне еще надо сделать? Ах да, я должен подергиваться. Я вспомнил, как вел себя, попав в силки, белкобарсук.
Я слегка дрыгнул ногами и попытался на пробу содрогнуться. Но тут же ощутил в качестве побочного эффекта затягивание петли. Пришлось применить другую тактику. Я откинул голову набок и высунул из угла рта язык.
Это сработало. Усилившийся свист и радостный рев толпы вознаградили мои усилия.
Язык мой быстро пересох, но я постарался отвлечь от этого свои мысли. Чтобы избежать невольного сглатывания, я попытался думать о другом.
Бедный Ааз… При всех его вечных придирках и заявлениях, будто ему наплевать на всех, кроме себя, его последним поступком была забота о спасении моей жизни. Я поклялся, что когда спущусь отсюда…
Что произойдет, когда я спущусь отсюда? Что в этом городе делают с телами? Хоронят? Мне пришло в голову, что, возможно, лучше быть повешенным, чем заживо погребенным.
– Закон гласит, что им положено висеть, пока не сгниют!
