В центре помещения на раскладном столе под приглядом старого китайца располагались объекты торговли: многочисленные трубки, иные длиной с трость, небольшая жаровня с тлеющими углями, весы.
Я заплатил шиллинг, и трубка была наполнена смолистым содержимым, затем поднесена к огню, чтобы поджечь. Едва трубка разгорелась, я взобрался на койку, указанную мне, и предался действию опиума. После пары затяжек почувствовал смертельную усталость, все тело настолько ослабло, что я едва мог держать трубку в руке. Цвета, казалось, сделались ярче, звуки отчетливей; немой, грязный склад внезапно превратился в роскошный дворец, весь в сиянии огней, приглушенных звуках и едва уловимых сладких мелодиях. Вокруг меня порхали бесчисленные сюжеты, замыслы. Я ловил обрывки возбужденной речи. Меня охватило вдохновение. Восхитительные рифмы кружились в голове, все в каком-то алгебраическом переплетении. Помнится, явилась мысль, будто математика и поэзия явления равно поразительные, будто они неотделимы друг от друга. Вдруг почему-то представилось, будто я путешествую по морю. Я совершенно явственно ощущал соленый привкус на губах, вкус съеденного только что за обедом черепашьего мяса и последовавшего за этим глотка рома. Я даже чувствовал на щеках легкую пряность теплого африканского ветра. Потом провалился в глубокий сон.
Я проснулся оттого, что старый китаец грубо тряс меня за плечо, требуя денег: с трудом поднявшись на ноги, я обнаружил, что прошло уже восемь часов. Стоит ли говорить, что я не помнил ни единой из тех блистательных фантасмагорических рифм. Шатаясь, я вышел на улицу, отыскал кэб и отправился домой. На другой день я все еще пребывал в состоянии сонливости и головокружения, так что Эмили встревожилась и велела мне ехать домой. Я поклялся никогда больше не повторять подобных попыток, но при всем этом испытывал тоску по тем сверкающим, зажигательным видениям; как Калибан, я, проснувшись, жаждал вновь погрузиться в сон.
Но вот аванс мой был истрачен. Каким-то образом я просадил тридцать фунтов примерно за столько же по количеству дней. Отвратительное это было место, лавка ростовщика на Эджвэр-роуд. Ее хозяин, старик-русский по имени Айк, брал все подряд от ювелирных изделий до всякого тряпья, и когда входишь внутрь, в ноздри ударяет кисловатый запах плесени, который старьевщики именуют «первородным» и который слегка отдает влажным, преющим мехом.
— Доброго утра, молодой человек, — произнес Айк с беглой улыбкой, потирая руки за прилавком. — С чем пожаловали?
Я выложил на прилавок томик стихов Кавентри Пэтмора в изящном кожаном переплете, три шелковых жилета, которые уже не носил, две высоких бобровых шапки, резную трость из слоновой кости.
— Красивые вещи, — сказал Айк, похотливо ощупывая разложенный товар. — Очень красивые.
— Сколько?
Достав огрызок карандаша, он поскреб в затылке, не сводя с меня хитрых глаз. Игра была мне известна: величина суммы, которую он назовет, зависит не столько от ценности того, что я предлагал, сколько от того, до какой степени, по его мнению, я нахожусь в безвыходном положении. Я постарался изобразить на лице полное равнодушие.
— Три гинеи, — произнес Айк наконец, вычерчивая цифру на грязном обрывке бумаги, тем самым как бы подчеркивая ее непреложность.
— Я рассчитывал на шесть.
Айк с улыбкой развел руками:
— Ведь это надо еще продать!
— Пожалуй, я обратился не по адресу. Наверно, проще отправиться с этим в Вест-Энд.
— Там, сэр, народ знающий. Лучшей цены вам не предложат. — Он осклабился: — Конечно, если вы желаете больше наличными, я всегда смогу вам выдать авансом некоторую сумму.
— Не подозревал, что вы предлагаете подобные… услуги.
— Обычным порядком нет, сэр, о, нет! Но такому господину, как вы, в счет будущих возможностей… Возьму с вас за это весьма по-божески.
— Вы и за аванс взимаете долю?
Снова Айк развел руками:
— Небольшой процентик, понедельный.
— И на сколько могу я рассчитывать?
Снова улыбка:
— Пройдемте-ка ко мне в контору, там и с бумагами разберемся.
Глава четырнадцатая
«Жареный миндаль» — этот изумительный аромат вызывает в памяти сласти с засахаренным миндалем или шоколад с миндалем, именуемый пралине.
Жан Ленуар. «Le Nez du Café»
Эмили решила, что я должен сопроводить ее на ужин. В Ковент-Гардене устраивали маскарад, и ей ужасно хотелось повидать, сказала она, мои прежние излюбленные богемные заведения, не говоря уже о красивых актрисах, о которых она читала в газетах. Я ломал голову, куда лучше ее повести: отдельные кабинеты в «Савое» чересчур велики для tête-à-tête, отдельные кабинеты в «Романо» с японскими рисунчатыми обоями на стенах чересчур изысканны и интимны, хотя в «Трокадеро» имелись прелестные угловые комнаты с видом на Шефтсбери-авеню…
— Похоже, вы прекрасно осведомлены насчет приватных мест в подобных заведениях, — прокомментировала Эмили. — Полагаю, используете их для любовных свиданий.
— Нет, просто приходится этим интересоваться, — туманно выразился я. — Тетка у меня калека, предпочитает ужинать à deux.
— Но я не желаю ужинать приватно. Хочу с актрисами.
— Ваш отец ни за что не простит мне, если я поведу вас в неподобающее заведение.
— Думаю, Роберт, пару актрис я способна вынести. И ничего со мной не случится, если, конечно, жажда выйти на сцену не приняла характер заразы.
В последние дни Эмили вела себя со мной более непринужденно — нам стало легче общаться друг с другом, хотя она все еще напускала на себя ершистость.
— Отлично, — сказал я. — Если хотите с актрисами, тогда стоит отправиться в «Кеттнер». И до костюмированного бала оттуда недалеко.
На следующий день я отправился обговорить меню с франтоватым французом Анри, который в качестве метрдотеля заправлял множеством злачных заведений на Черч-стрит. Совместно мы прикинули варианты. Обязательно закуска, куда входят устрицы и порция икры; затем в качестве супа — нежный velouté
[21]
из артишоков. Пообсуждали, что наиболее приемлемо для деликатного желудка леди — палтус или форель, Анри убедил меня, что форель хороша как раз для ужина, тогда как палтус скорее для обеда. Côtelettes de mouton Sefton
[22]
были очередным предложением Анри, на что я тотчас реагировал молчаливым кивком. Одновременно я отверг жареного фазана, как слишком обильную пишу для двух персон, предложив взамен perdreau en casserole.
[23]
И к ней Epinards pommes Anna, haricots verts à l’Anglaise и dauphinoise.
[24]
Затем, разумеется, салат. Спаржа под sauce mousseline.
[25]
Блюдо с сырами, ванильное мороженое en corbeille,
[26]
десерт и petits fours
[27]
завершали наше меню. Что касается вин, мы остановились на «амонтильядо», «либфраумильх» 1882 года, присовокупив пинту охлажденного шампанского «Дейтц и Гельдерман», кларет и кюрасо. Я выбрал столик. Находясь в алькове с портьерой, он при необходимости мог создавать атмосферу интимности. Но при откинутой портьере давал возможность обозревать большие обеденные залы наверху. Завершив предварительные переговоры, я распростился с мэтром до завтрашнего дня.
