Ее благодарные слезы еще не успели высохнуть у него на щеках, когда Джеймс выходил из квартиры Виттории. Он остановился, перевел дыхание. Неаполь, почти как всегда, был погружен в свои заботы. Сияло солнце. Высоко над головой две невидимые домохозяйки переругивались через узкую улочку, разделявшую их жилища. Двое стариков сошлись, расцеловались при встрече. Под навесом двери пухлый малыш восседал на коленях у матери, величаво, точно с трона, обозревая все вокруг и с достоинством принимая приветствия и заигрывания прохожих. Аромат помидоров, тушившихся где-то с петрушкой и чесноком, царственно струился по улице, перемежаясь с пыльным запахом жаркого камня. Мать младенца смущенно улыбнулась Джеймсу, он приподнял фуражку в ответ.
Да, подумал он, Виттории Форсезе и в самом деле повезло с соседями. Как и всем в этом необыкновенном городе.
Глава 25
Все чаще и чаще Джеймс под разными предлогами оказывался около кухни.
— Для вас будто и войны нет! — сказала однажды Ливия.
— Да я, собственно, и не воюю, — ответил он. — Не такой уж я грозный.
— По-моему, как раз наоборот.
— Вы так думаете? — Джеймсу это, как ни странно, польстило.
— Когда вы наставили свой автомат на мой танк, я так перепугалась!
— Я перепугался еще больше, — заверил Джеймс Ливию. Кивнул на помидоры, с которых она счищала кожуру: — Давайте помогу.
— Ну, если хотите…
Ему нравилось смотреть, как ее тонкие пальцы вращают плод и так, и эдак, выворачивая мякоть из треснувшей кожицы, и он попытался изобразить то же.
— Расскажите еще про вашу девушку, — сказала Ливия, не отрываясь от работы.
Джеймс метнул на нее взгляд. Искушение фантазировать оказалось непреодолимо.
— Ну что сказать…, — начал он, — она довольно миниатюрная, худенькая. У нее темные волосы. Обожает меня поддразнивать. И она в общем… властная. Любит всеми командовать.
— Немного на меня похожа. Не в смысле командовать. Я про внешность.
— Верно, — сказал Джеймс. — Пожалуй, она немного с вами схожа. Как-то раньше не думал.
— Может, если б вы с ней не встретились, могли бы меня выбрать.
— Ливия!
— А?
— Нет, ничего.
Некоторое время трудились молча.
— Капитан Гуд!
— Прошу вас, — сказал он, — зовите меня лучше Джеймс.
— Джомс!
— Да? — улыбнулся Джеймс.
— Что такое «бом»?
— Звук такой. Вот, скажем… — и он ударил по медной кастрюле на плите.
— Так я и думала. — Она кинула в кастрюлю очередную пригоршню помидоров. — Разве я могу быть «бом»?
— Кто это вам сказал?
— Эрик. Он говорит, что я «сексбом».
— Он так сказал? — вырвалось у Джеймса. — И когда же?
— Нынче утром. Я разве не говорила? Он учит меня по-английски.
Этот и впрямь времени не теряет, подумал Джеймс. Сукины сыны, янки! Недаром про них говорят: эти кобели все подгребли.
— Он научил меня трем выражениям, — гордо сообщила Ливия. — Сказать каким?
— Да уж, любопытно, — пробормотал Джеймс.
Она перестала резать, чтобы лучше собраться с мыслями:
— Эйло, Джиммс. Мини звуте Ливия. Стрипухуя.
И победоносно взглянула на него.
— Стряпуха я.
— Я и говорю: «стрипухуя».
— Нет же, «стряпуха я». Вы говорите «стрипухуя».
— Ну?
— Это не слишком прилично.
Глаза у нее расширились:
— А что это значит?
— Это значит… в общем, звучит, как cazzo, мужской член.
— По-моему, вы смутились.
— Вовсе нет.
— Надеюсь, вы не такой стыдливый со своей девушкой, — дерзко бросила Ливия.
— Признаться, — сухо парировал Джеймс, пронзая ножом помидор, — именно такой.
И тут Ливия сообразила, отчего Джеймс ведет себя так странно. Первое: то говорит с ней по-приятельски, то вдруг надменно. Потом — краснеет, если разговор заходит об интимном; потом — не делает попытки ее потискать; потом — вечно болтается на кухне со своими разговорами; потом — несет явную околесицу насчет придуманной невесты, которую и описать толком не может; потом — он до смешного церемонный, а еще — отлично танцует. Словом, все это нашло вполне очевидное объяснение. Капитан Гулд был finocchio, «фенхелевый», иными словами педик.
Реакция Ливии на собственное умозаключение была неоднозначна. Сначала в восторге от своей сообразительности она захлопала в ладоши. Ну, конечно! Как она раньше не догадалась! Все встало на свои места. Лично она ничего против гомиков не имеет, — был у них в деревне парень, который всегда предпочитал водиться с девушками, мазал губы их помадой, ленточкой подвязывал волосы, а уже когда Ливия вышла замуж и переехала в Неаполь, она увидала там молодых парней, которые за деньги обслуживали туристов. И приметила, что таким часто бывает легче водить дружбу с женщинами. Этим Ливия и объясняла крепнущие дружеские отношения с капитаном.
Но потом Ливия почувствовала некоторое разочарование. Это ее несколько удивило, и она даже попыталась разобраться, откуда оно взялось. О том, что капитан лично ее заинтересовал, не могло быть и речи. Не в этом дело, решила она; просто чаще всего гомики люди грустные и несчастливые, потому что принуждены жить неполноценной жизнью. И так как капитан ей был вполне симпатичен, Ливия решила, проявляя к нему полное расположение, дать Джеймсу понять, что ей, собственно, его ориентация безразлична.
С принятием подобного решения сделалось легче на душе, а прежнее чувство разочарования скрасилось радостным предвкушением того, что они просто будут дружить.
Джеймс отправился на поиски Эрика, но путь ему преградил ординарец.
— Вход воспрещен, сэр. Только для служащих контрразведки.
— Что за бред! Я здесь работаю.
— Из соображений безопасности.
— Черт побери, мы же союзники!
Джеймс попытался оттеснить ординарца, но тот — поскольку, как стало очевидным, как раз и приставлен был здесь в качестве стража, — также стоял на своем.
— Джеймс! — Эрик, заслышав знакомый голос, выскочил из кабинета. — В чем дело, дружище?
— Прежде всего в том, что я не могу попасть в собственное помещение.
— Это лишь временная предосторожность, — заверил его Эрик. — Просто на виду разложены некие документы деликатного свойства, только и всего.
— Настолько деликатного, что надо скрывать от союзников?
