— Ты знаешь, — сказал он, — это ведь не простая Синяя Кошка!
— А какая? — в её глазах расцвело ожидание чуда.
— Она будет тебя охранять.
— Как?
— Если тебе вдруг станет грустно или кто-то случайно обидит тебя, ты посмотри на Синюю Кошку и попроси её, чтобы всё опять стало хорошо. И всё немедленно изменится! А когда ты подрастёшь и встретишь мальчика, который тебе понравится, ты попроси её так: дорогая Синяя Кошка, я очень-очень хочу, чтобы мальчик полюбил меня. И Кошка обязательно исполнит твое желание. Она вообще будет исполнять твои желания, потому что старый художник, который ее нарисовал — настоящий волшебник.
— Да? — на её длинных ресницах влажнел цветной туман мечты.
— Да.
— А ты ещё приедешь?
— Конечно, приеду. И она сжала своей ладошкой его руку. Он смотрел на выросшую девочку, облик которой обладал поразительной изменчивостью: не только выражение ее лица, но казалось, даже его черты постоянно становились иными. Артистическая ее способность вживаться в тот или иной образ мгновенно меняла и строй ее души, а душевная жизнь, в свою очередь, как-то по-иному высвечивала тонкость ее лица, превращая его порой в лицо совсем другого человека, который, только что расставшись с тобой, ускользает по асфальту, оставив свой оттиск в твоей памяти — оттиск — фото, забытое в альбоме на многие годы…
Ее протеиновый артистизм настораживал его, угадывающего в эмоциональной податливости опасность ее невозвращения к своей подлинной сути — к той девочке в шортах и маечке, которая умела удивляться и ждала чуда. Майка не надевала актерский образ, как новый костюм, подобно большинству актеров, чтобы сразу по окончании спектакля легко его сбросить, а впитывала его в себя, и образ становился на время ее естеством, меняя даже ее собственный биологический ритм. Было ли это
именно актерским талантом и не грозило ли сделать ее, в конце концов, «никакой», то есть просто пластическим материалом для очередного режиссера?
— Офелия, конечно, не похожа на шекспировскую, — хохотнула вдруг Майка, внезапно поднявшись с кресла и начав бегать по мастерской, и Дмитрий с удивлением обнаружил, что она, произнеся эту фразу, превратилась тут же в совершенно другую девушку. — Она…
И тут звякнул домофон.
Пришла Наталья.
Ее полноватые ровные ноги ступали уверенно и четко.
— Помнишь Наташу? — спросил Ярославцев, подумав, что прибавление отчества к имени может бывшую жену обидеть.
— Нет.
— А это твоя племянница, я сразу поняла! Одна порода! Как мог он забыть предупредить Наталью о том, что Майка ничего не знает!
— Дочь подруги, — быстро поправил он, кинув на Майку быстрый взгляд. Но та уже напряглась, остановившись перед его новой картиной и делая вид, что внимательно ее разглядывает. Образ шальной Офелии, не успев угнездиться в ее душе, отделился и застыл с ней рядом, словно призрак.
— Но у тебя же был брат! Ты говорил, он погиб. Призрак покачнулся, и Майка внутренне отпрянула от него. Она стояла неподвижно, но Дмитрий ощущал колыхание воздуха.
— Дядя Митя! — обернувшись к нему, вдруг с отчаяньем выкрикнула она. — Зачем ты все эти годы мне врал?! Он молчал.
— Ваше поколение — всё такое! Вы врете! Крадете! Убиваете друг друга за деньги! Я думала, ты не такой! — она рванулась к дверям, оттолкнув от себя застывший призрак.
— Стой, Майя, — успел он остановить ее. — Стой.
Наталья сразу поняла, что выдала семейную тайну, но смущения не чувствовала. Девушка не очень нравилась ей: порода одна, но глаза какой-то холерической красотки. И какая-то двойственность в ней. Такие девки обычно уводят чужих мужей. И всегда оправдывают себя тем, что остальные люди, видите ли, все плохие.
— Я не лгал тебе, Майя, я просто не имел право тебе говорить об этом. — Дмитрий крепко держал племянницу за руку, — подумай о своем отце, что будет с ним, если он узнает правду. Ведь именно ради тебя все эти годы он живет на две страны… Легко ему?
— Значит, мать обманывала его все годы?
— Она не виновата.
— А кто же тогда виноват? Ты?! — глаза Майки посветлели от гнева. Она высвободила холодную руку из его ладоней.
— Ты права: больше всех виноват я.
— Ничего не понимаю! Причем тут ты?
— Твоя мать очень сильно любила меня и хотела родить от меня ребенка.
— И прыгнула в постель к твоему брату?! Наталья, услышав ее вопрос, усмехнулась. И в самом деле, получался какой-то абсурд!
— Понимаешь, — он помолчал, — ей хотелось иметь в своем ребенке хоть частичку меня. Ведь Сергей был моим родным братом по отцу. Так что астрально ты и моя дочь…
— Нет! Не твоя!
— Ну, Ярославцевы, — сказала Наталья, покачав головой,
— все у вас как в авантюрном романе! Майка хмуро глянула на нее.
— Я сейчас пойду, ладно? — Она вернулась к креслу и взяла свою изящную сумочку. — Мне роль надо учить. Лучше уж врать со сцены, чем так, как все вы!
— Кто тебе врал?! — вдруг снова вмешалась разозлившаяся Наталья, — тебе просто не говорили, вот и все!
— А вы тут причем?! — Майка подлетела к дверям и, уже открыв дверь, оглянулась. — Я вас знать не знаю! —
Она криво усмехнулась. — И вообще! Больше я сюда не приду! Никакие астральные родители мне не требуются! У меня есть мой нормальный хороший… отец! — Она споткнулась на этом слове, но с вызовом договорила. — И он мечтает, чтобы я стала настоящей актрисой!
* * *
— Идиотка ты, — выслушав горячий Майкин рассказ об открывшейся семейной тайне, сказала ее лучшая подруга Настя, — два отца — это же круто.
— Один не отец, а дядя.
— Пусть оба дают тебе деньги. Тебе, кстати, кто квартиру оплачивает?
— По-моему, мать.
— А может, дядя?
— Мне они все противны теперь, понимаешь? — Майка чуть не плакала. — И мать, и дядя Митя… Я не хочу их видеть!
— Майка, успокойся, — подруга обняла ее за плечи, — поколение родителей всё такое: или нищие неудачники, или удачливые мерзавцы, гнилое поколение, понимаешь? Вот деды были и прадеды — это да! Отечественную войну выиграли! Страну восстановили! Мать рассказывала: когда она была девчонкой, знаешь, какой у нас уровень жизни был?
— Какой? — Майка все-таки заплакала и, тихо всхлипывая, едва вслушивалась в слова подруги.
— По уровню жизни Союз входил в первую десятку стран мира!
— А мне мать наоборот говорила, — уловив смысл последней фразы, возразила Майка, — что в магазинах вообще ничего не было, были только ракеты и оружие. А есть и носить что?
— Тогда уже Брежнев заболел, глава государства, вот все и стало осыпаться. А до этого люди были счастливы и сыты, медицина была бесплатной, институты тоже, пенсии большие…
