— Это — Малыш? — повторил я.
Ааз пожал плечами.
— Этот титул он носит давным-давно.
Человек-гора нес с собой два мешка, выглядевших очень похожими на принесенные для нас Аазом. Он небрежно передал их одному из зрителей.
— Выдайте мне фишек! — приказал он гулким голосом. — Я слышал, здесь сегодня играют.
По какой-то причине это вызвало громкий взрыв смеха и аплодисментов со стороны публики. Я думал, что это далеко не так смешно, но вежливо улыбнулся. Глаза Малыша заметили у меня отсутствие энтузиазма и сверкнули с возросшей свирепостью.
— Ты, должно быть, Великий Скив.
Голос его сделался опасным мурлыканьем, но по-прежнему отражался от стен. Удивительно легкой поступью он двинулся ко мне, протягивая руку.
Толпа, казалось, затаила дыхание.
— … А ты, должно быть, тот, кого называют Малыш Сен-Сеновый Заход, — ответил я, с размаху кидая руку в его лапищу.
И снова удивился… на этот раз мягкости его рукопожатия.
— Я лишь надеюсь, что твоя магия не так хороша, как твоя репутация.
— Вот забавно, а я как раз надеялся, что твое везение такое же скверное, как твои шутки.
Я не хотел его оскорблять. Эти слова просто как-то сорвались у меня с языка, прежде чем я смог из остановить.
Лицо Малыша застыло.
Я желал, чтобы кто-нибудь там чего-то сказал и сменил тему, но зал отозвался мертвой тишиной.
Внезапно мой противник откинул голову и от души расхохотался.
— Мне это нравится! — провозгласил он. — Знаешь, ни у кого больше никогда не хватало храбрости сказать мне, что мои шутки дурно пахнут. Я начинаю понимать, откуда у тебя взялась смелость принять мой маленький вызов.
Зал ожил, все разом принялись болтать и смеяться. Я почувствовал себя так, словно только что прошел своего рода обряд посвящения. На меня нахлынула волна облегчения, но к нему примешивалось еще кое-что. Я обнаружил, что Малыш мне нравится. Молодой или нет, он определенно не был тем букой, какого я ожидал.
— Спасибо, Малыш, — тихо поблагодарил я, воспользовавшись прикрывающим шумом. — Должен признаться, я ценю умеющих посмеяться над собой. Мне так часто самому приходится это делать.
— Это точно верно, — шепнул он в ответ, оглядываясь удостовериться, что никто не слушает. — Если не будешь следить за собой, вся эта слава может вскружить голову. Слушай, ты не хочешь выпить или еще чего-нибудь, прежде чем мы начнем?
— Уж этого-то наверняка не хочу, — рассмеялся я. — Я хочу иметь ясную голову, когда мы вступим в бой.
— Как угодно, — пожал плечами он.
И прежде чем я успел еще чего-то сказать, он повернулся к толпе и снова повысил голос.
— Нельзя ли потише? — проревел он. — Мы тут собираемся сыграть в карты!
Словно по волшебству шум прекратился, и все глаза снова обратились в нашу сторону.
Я вдруг пожалел, что не согласился выпить.
ГЛАВА 18
Кинь судьбу свою ветрам.
Л. Бернстайн
Стол нас ждал. У него стояло только два стула, а перед каждым из них — аккуратные стопки фишек.
Я пережил внезапный миг страха, сообразив, что не знаю, какой стул стоит лицом к югу, но Ааз пришел мне на выручку. Выскочив из толпы, он отодвинул стул и поддержал его, давая мне сесть. Для толпы это выглядело, словно вежливый жест, но мои друзья знали, что я опасно близко подошел к изменению правил, которые с таким трудом пытался запомнить.
— Карты! — приказал Малыш, протягивая руку, когда опустился на стул напротив меня.
В его руке материализовалась новенькая колода. Он изучил ее, словно бокал с вином, поднося к свету удостовериться, что обертка цела, и даже нюхая печать, удостоверяясь, что фабричный клей тот самый.
Удовлетворенный, он предложил колоду мне. Я улыбнулся и развел руки, показывая, что я удовлетворен. Я хочу сказать, черт возьми! Если он не нашел ничего неверного, то уж я-то наверняка не замечу какого-то шулерства.
Однако мой жест, казалось, произвел на него впечатление, и он, прежде чем вскрыть колоду, отвесил мне легкий поклон. Как только карты были извлечены из футляра, его короткие и толстые пальцы, казалось, зажили самостоятельной жизнью. Быстрыми движениями они извлекли джокеров и отбросили их в сторону, а затем принялись снимать с колоды по две карты, одну сверху и одну снизу.
Наблюдая за этим процессом, я начал понимать, почему его рукопожатие было таким мягким. Несмотря на свою величину, приступив к своей задаче, его пальцы сделались изящными, тонкими и чувствительными. Эти руки принадлежали отнюдь не чернорабочему и даже не боксеру. Они существовали для выполнения только одной работы — обращения с колодами карт.
Теперь колода была вчерне перемешана. Малыш сгреб кучу карт, подровнял их, а затем несколько раз быстро перетасовал их. Движения его были такими точными, что ему даже не пришлось снова подравнивать колоду, когда он закончил… он просто поставил ее на центр стола.
— Тянем, кому сдавать? — спросил он.
Я повторил свой прежний жест.
— Будь моим гостем.
Даже это, кажется, произвело впечатление на Малыша… и толпу. По залу прокатилась рябь шепотков, когда обсуждались плюсы и минусы моего шага. Правда же заключалась в том, что, понаблюдав, как обращается с колодой Малыш, я стеснялся показать собственное отсутствие умения.
Он протянул руку к колоде, и карты снова ожили. С гипнотическим ритмом он принялся сдвигать колоду и перетасовывать карты, не переставая пристально глядеть на меня немигающими глазами. Я знал, что мне давят на психику, но был бессилен бороться с воздействием этого.
— Для захода, скажем, по тысяче?
— Давай, скажем, по пять тысяч, — отпарировал я.
Ритм сбился. Малыш понял, что обдернулся, и быстрым движением прикрыл это. Оставив на миг карты, он протянул руку к своим фишкам.
— Пусть будет по пять тысяч, — согласился он, кидая пригоршню в центр стола. — И… мой фирменный знак.
И за фишками в банк последовало небольшое белое облачко дыхания мятой.
Я отсчитал собственные фишки, когда мне кое-что пришло в голову.
— Сколько это стоит? — спросил я, показывая на мяту.
Это удивило моего противника.
— Что? Мята? Один медяк пачка. Но тебе незачем…
Не успел он договорить, как я добавил к своим фишкам мелкую монету, толкнул их в центр стола, схватил его мяту и сунул ее в рот.
На этот раз публика действительно ахнула, прежде чем впасть в молчание. Несколько мгновений в зале не слышалось ни одного звука, кроме хрустящей у меня на зубах мяты. Я чуть не пожалел о своем дерзком шаге. Мята оказалась невероятно крепкой.
