Количество уколов и лекарств росло. Каждое утро, как главный герой фильма «Весь этот джаз», я глотала пригоршню таблеток, запивала их чашкой кофе стоя (потому что сидеть больно), принимала очень горячий душ, заковывала себя в жесткий корсет и приезжала на работу в обычное время заниматься обычными делами без оглядки на постоянное ощущение боли.
Однажды вечером раздался звонок – моя тетя предложила созвониться с китайским врачом доктором Вэй и пройти у него курс иглотерапии. Вэй – это фамилия. Доктора зовут Бяо, но фамильный иероглиф у китайцев всегда предшествовал и предшествует имени собственному. Сначала – клан, потом личность. Интерес к личности в китайской культуре вторичен. Так повелось. Небольшое отступление: китайцы-конфуцианцы поклоняются предкам. Нам трудно понять, как относились друг к другу члены большой семьи, почти невозможно увидеть мир глазами члена гигантского клана, где счет родных велся на тысячи. Границы личности оказывались как бы размытыми, человек еще не мыслил себя в отрыве от других, он был частью клана, составляя вмести с родными как бы единое тело. Поэтому, покидая солнечный земной мир, он не покидал его целиком. Восседая на резном лакированном кресле, в поминальной табличке, заменяющей тело, земная душа умершего принимала жертвы в родовом храме. Ей докладывали обо всем, что случилось значительного в семье, у нее почтительно испрашивали совета, сюда сходились все потомки пировать вместе в предками многих поколений…
Улыбчивый доктор осмотрел меня и сказал, что нужно как минимум пятнадцать сеансов, чтобы излечиться. Фантастика! Но так хотелось поверить, что доктор поможет. И вот каждое утро мы катили в сторону Свиблова, где в помещении спящего салона красоты доктор Вэй принимал пациентов. С шести и до девяти утра. Каждые полчаса на кушетку укладывался очередной пациент. Вид страдающих разными недугами людей, с трудом вскарабкивающихся на второй этаж, впечатлял. «Сколько мучеников идут за помощью к доктору…» – с состраданием думала я. Итак, мой первый сеанс у доктора. За три минуты доктор втыкает иголки, все оставшееся время мы беседуем. За время сеансов я много узнала о нем, о его семье, о братьях, имеющих свой «малый бизнес» в Китае. Иногда мы рисовали иероглифы в его рабочем блокноте. Обсуждали китайские фильмы. Вспоминали времена, которые мне известны лишь понаслышке – от дедушки с бабушкой, когда дружба СССР – КНР провозглашалась нерушимой. У нас с тех времен хранится нефритово-зеленое покрывало с искусной вышивкой и остатки фарфорового сервиза с хризантемой. В Китае от времен советско-китайской дружбы остались остовы старых фабрик, построенных с помощью советских спецов, гостиница «Москва» в Пекине и песни «Ой, цветет калина» и «Подмосковные вечера», переведенные на китайский язык и исполняемые и поныне в любом караоке-баре. Думаю, что современная молодежь и не догадывается, откуда эти песни… И еще – наши фильмы.
Любимый фильм китайского народа «Как закалялась сталь» – и советский вариант с Василием Лановым в роли Павла Корчагина, и современный китайский многосерийный фильм, снятый с участием украинских актеров. В китайском языке прочно прижилось имя Павки Корчагина как человека стойкого, непобедимого. Звезда китайского кинематографа, мастер боевых искусств Джет Ли высказался в интервью: «Я вырос в Пекине, и первые фильмы, которые я увидел в детстве, были советские. Это „Ленин в Октябре“, „Ленин в 1918 году“ и другая советская классика. И кстати, есть одна великая книга, которую я прочитал в юности и которая на меня оказала определяющее влияние – „Как закалялась сталь“ Николая Островского. Как, впрочем, и главный герой – Павел Корчагин. Эта книга, собственно, и воспитала из меня настоящего человека. И я до сих пор постоянно ее перечитываю, вспоминаю и, где бы я ни был – в США, в Китае, еще где-нибудь в Азии, – я все время цитирую слова Павла: „Не бойтесь никаких преград и перипетий на своем пути, потому что сталь можно закалить только так“.
Если мое «обучение» шло успешно, то от лечения толку было мало. Доктор Вэй прописал мне специальные гомеопатические шарики, которые сам же и продавал. Их рекомендовалось запивать подогретым красным вином, на крайний случай – кипятком. Я не любитель алкоголя, поэтому запивала их водой, а в выходные – вином. Китайский лекарь предупредил, что вино нейтрализует яд, который содержался в лекарстве. «Ну, ты осторожнее с лекарством, – заботились друзья, – ядовитое же». «Главное, самой не стать ядовитой», – смеялась я.
По выходным я запивала шарики горячим вином из позолоченной чашечки, подаренной мне «на счастье» подругой. Интересно было наблюдать, как кипящее красное вино перетекает медленной струей в золотистую чашку – красный дракон в золотой долине – похоже, я начинала перенимать лексику китайского смыслового языка.
А ведь это очень занятно. Оказывается, китайское сознание традиционно тяготеет к восприятию мира, отталкиваясь от одного образа, чтобы понять другой. Истинное слово как бы «запрятывается», а вместо него используется «омофон» – слово, аналогичное по звучанию.
«На китайский новый год у нас есть обычай наклеивать вырезки из бумаги на окно, и один из самых распространенных образов – две рыбы, или ребенок с рыбой, что обозначает пожелание достатка в доме, – рассказывал мне доктор Вэй. – Ведь слова “рыба” и “избыток” (юй) звучат одинаково. Ветки бамбука – один из излюбленных сюжетов живописи и поэзии – символ одиночества интеллектуала. Стебли бамбука под первым снегом – символ устойчивости к невзгодам. Числа „четыре“ избегают, ибо звучит оно так же, как „смерть“ (сы). А вот нарисованная „девятка“ (цзю) означает еще „долгий“, то есть служит пожеланием многих лет жизни. Когда молодой человек ухаживает за девушкой, считается очень романтичным, если он подарит ей 999 алых роз. Это означает “ буду любить тебя вечно”. Конечно, это стоит дорого! У нас даже есть песня с названием “999 роз”, но вообще-то ее содержание грустное».
Наступил ноябрь, и четвертого ноября я предполагала отправиться в театр. Опять в Большой – слушать оперу «Царская невеста». Опера долгая, сидеть придется тоже долго. Выдержу ли? Но я была преисполнена решимости дослушать оперу до конца. Это непонятно и требует пояснения. Когда мне было лет одиннадцать, мама повела меня в Кремлевский дворец съездов на «Царскую невесту». Это был, как тогда говорилось, «валютный спектакль» – рассчитанный в основном на иностранных туристов. Начинался он поздно – в восемь вечера. Опера меня захватила, однако мама вынуждена была увести меня, потому что уже подступала полночь, а нам предстояло добираться до дома на метро. До сих пор мама вспоминает иногда, как я противилась, умоляла ее остаться – дослушать оперу до конца. Но не получилось.
Значит, надо сделать так, чтобы получилось в этот раз. Несмотря ни на что. Получив двойную дозу обезболивающего, я прикинула, что на три часа меня хватит, и отправилась в театр. Пока мы прогуливались по фойе, вспоминая тот давний спектакль, я заметила, что мама тревожно смотрит на меня. В тот вечер я начала чуть прихрамывать на левую ногу.
После первой картины в палатах Григория Грязного и его известной арии «Куда ты удаль прежняя девалась?» боль шевельнулась, но снова затихла. Когда раздвинулся занавес и началось второе действие – площадь перед храмом, русский люд, опричники, рыскающие в толпе, меня как громом поразило! Что-то такое, очень похожее снилось мне и не один раз. Бывают сны, которые возвращаются к нам. Один такой сон у меня даже получил название «Хор блаженных».
