Мы расстались три недели назад, и впервые – навсегда. И я еще не избавилась от привычки обращаться к нему мысленно, в моей памяти пока жил насмешливый темно-вишневый взгляд… А Женя после ритуальной попытки «вернуться к былому счастью» делал вид, что «утешается» – как доложила Маринка – с дамой-искусствоведом. На душе у меня саднило, когда я случайно натыкалась на цифры, совпадающие с его номером телефона. На дружеские подколки я тоже реагировала неадекватно.
Маринка, конечно, исподтишка заглядывалась на Женю, вечно окутанного романтическим туманом сплина и хорошего голландского табака. И посмеивалась сама над собой: мол, куда нам, обычным менеджерам из оптового отдела… Когда мы с Женькой расстались, она честно потратила целый субботний день, отпаивая меня чаем с лимоном, вытирая мне слезы и впитывая, как морской песок, историю нашего расставания. Именно она готовила потом мои любимые блинчики, пичкала всякими пирожными и сластями, радуясь от всей души моему проснувшемуся аппетиту и округлившейся физиономии.
Что ж, дружеская шпилька насчет приворота еще раз вернула меня к реальности. Женя – это исписанный листок моей жизни, не черновик, но уже ненужная вещь, и мне не надо к нему возвращаться, ни с магической помощью, ни просто так…
…Необычный аромат, кажется, сандала и еще чего-то экзотического витал даже у подъезда, где жила Дарьяла. Этот аромат безошибочно привел меня к нужной двери, и я не успела еще нажать на звонок, как хозяйка щелкнула замком.
Выглядела Дарьяла, как ей и положено – экзотично. Гладко зачесанные назад длинные волосы насыщенного черного цвета, тяжелый пучок на затылке. На пальцах – массивные серебряные кольца с символикой. На меня глянули внимательные, густо подведенные глаза. Чуть разомкнулись в усмешке узкие губы. «Проходите», – неожиданно красивым низким контральто Дарьяла пригласила меня в квартиру.
Вскоре меня устроили в кресле у стола, покрытого зеленым сукном. На столе лежали известные и неизвестные мне каменные и деревянные египетские амулеты. Прямо передо мной оказались два больших жука-скарабея.
Интервью явно удалось: ясновидящая говорила связно и образно, была откровенна и легко следовала за моими вопросами.
– А теперь давай поговорим о тебе, – сказала она, когда я убрала диктофон в сумку. – Ты подарила мне полтора часа своей жизни, так давай теперь я сделаю тебе подарок. Хочешь, заглянем в твою судьбу?
Конечно же я хотела. «И я познаю мудрость и печаль, свой тайный смысл доверят мне предметы», – процитировала я Ахмадулину, чтобы скрыть замешательство. Все же было немного страшновато.
По просьбе Дарьялы я положила руки на скарабеев. Передо мной закачался фестский диск, используемый в качестве маятника, и, странное дело, глядя на него, я почувствовала, что уплываю куда– то. В воздухе остро запахло неведомыми странами и нездешними цветами.
– Сердце твое сейчас болит, впереди у тебя новая боль и радость, которая вырастет, когда ты научишься смеяться, а не плакать… – словно через завесу, донесся до меня женский голос. – Ты хочешь новой любви, и она придет… Я попробую узнать его имя.
Я открыла глаза: маятник принялся выписывать сложные траектории над табличкой с буквами. Ясновидящая подняла бровь, потом некоторое время смотрела куда-то в пространство.
– Скрыто имя, – задумчиво промолвила Дарьяла. – Но первую букву я знаю. «Д». Точно, с двумя палочками внизу. Думай!
Я начала вспоминать. Дизайнер Димка – ну, вряд ли. У него недавно дочка родилась, да и не обращал он на меня никогда внимания. Дмитрий Орлов, музыкант, у которого на днях интервью брала? Маятник уверенно закачался из стороны в сторону: тоже «нет».
Митенька из дружественной редакции? А может, Дмитрий Митрофанович, наш издатель? Я покраснела: ох, служебный роман – это было бы ужасно. Маятник равнодушно показал очередное «нет» и безучастно качался, пока я перечисляла всех Дмитриев, за которыми оказались замужем мои однокашницы и подруги. Не согласился даже на юного и знаменитого Диму Билана, которого я вспомнила просто от отчаяния.
Дарьяла покивала головой:
– Видимо, тебе предстоит узнать тайну самой. И произойдет это очень скоро.
Я шла домой, вдыхая остатки благовонного дыма, который запутался в моих волосах и одежде.
И снова думала о Евгении, о том, как трудно строить отношения, и о том, что я совсем не готова снова переживать сердечную боль. Интересно, что же за человек прячется за неуловимой буквой?..
Дома меня ждала теплая тишина, полная покоя и одиночества. Хорошо, можно все обдумать как следует. Но не успела я нажать на клавишу чайника, как запиликал телефон. Маринка! Вот неугомонная душа…
– Ну как? Ну что? Что она тебе сказала?
– Да, в общем-то, ничего особенного… Маятником меня чуть не укачало, веришь! – почему-то сказанное Дарьялой я не могла повторить даже лучшей подруге.
– Эх, меня бы взяла с собой, что ли, – посетовала подруга и перескочила на другую тему. – А мой Витька опять хочет машину менять… Теперь увлекся внедорожниками. Говорит, на рыбалку буду ездить… – Марина успокаивающе зажурчала про Витьку, которого я знаю сто лет в обед – они поженились еще на третьем курсе, и я была свидетельницей. Про двух детишек, про какие-то их школьные дела, бесконечно далекие от меня… Я слушала и не слушала, пока Маринка не попросила:
– Ну, расскажи еще что-нибудь интересненькое… Надоело мне все, Ирка. Каждый день одно и то же. Сплошной «день сурка». На работе тоска зеленая, одни бумажки с бухгалтерскими данными… Хоть тебя послушаю! Что там было в пресс-туре для «избранных» журналистов на Крите?
И мы болтали, как тысячу раз до этого. Я рассказывала, с кем встречалась, какая тема номера у нас планируется, а Маришка восхищалась и вздыхала. Так было, сколько себя помню: еще в школе я пересказывала ей события со слетов и конкурсов, а она, тяжеловатая на подъем, восторгалась, подбадривала меня и с удовольствием слушала, как будто отсвет моей бурной жизни падал и на нее.
Мое рабочее утро началось с появления бодрой усатой Анны Николаевны из отдела писем. Она всегда приходит в десять и приносит редакционную почту. На моем столе образовалась стопка из пяти конвертов, адресованных мне лично. Редакторы за день получают писем раз в десять больше. Я допила кофе, как всегда божественно сваренный нашей «кофейной феей», и принялась за конверты. Наверняка что-нибудь от читателей и, как обычно, приглашения на мероприятия – выставки, пресс-конференции, презентации…
Поскольку в редакции стало страшно шумно – редакторы громогласно обсуждали только что принятое по телефону интервью скандально известной певицы, – я устроилась читать письма на диванчике в холле.
Какая-то юная барышня пишет, что обожает журнал «Анна» и хочет тоже стать журналисткой. Просит совета, куда поступать. Надо будет ответить и ободрить. В ее возрасте я бы отчаянно обрадовалась, если бы получила письмо из редакции. Хотя, конечно, не в наших правилах вступать в переписку с читателями…
