— Чаще не может, — успокоила сестру Денисия. — Сашка
все-таки на войне, а не в Булонском лесу на прогулке. Банкир твой из
командировки вернулся?
— Ждем-с.
— А рот на замке?
Зойка хихикнула:
— Помнишь, висел у отца на двери мастерской старинный
трехкилограммовый?
— Еще бы, — усмехнулась Денисия, — он мне палец вдребезги на
ноге разбил, упал, зараза. До сих пор на погоду тот палец ноет. Гиря, а не
замок.
— Так вот мой рот именно на таком, — сообщила Зойка. — Я тут
обдумала все хорошенько и пришла к выводу, что ты права. Надо молчать.
«Значит, точно молчать будет». Страшный груз упал с души
Денисии.
— Вот и молодчина, — похвалила она сестру. — Ну ладно, потом
поболтаем. Я на занятия опаздываю.
У меня сегодня зачет.
В круговерти дня Денисия намертво забыла про Матвея Аронова,
а он про нее не забыл.
История с беляшами-пирожками-чебуреками позабавила Матвея
Аронова, но не только. Растерянно глядя вслед уличной торговке, он почувствовал
болезненный укол…
Да что там укол, удар наотмашь… Хуже — боксерский мастерский
хук его самолюбию: ОНА ЕГО НЕ УЗНАЛА!!!
Не узнала, а льстецы, подхалимы, бесчисленные прихвостни,
льнущие к его могущественному семейному клану, убедили Матвея, что он —
секс-символ.
«Лимитчица недавно в Москву приехала, а в их деревне
„ляктричества немае“, ну не смотрела она телевизор», — успокаивал себя Аронов,
но это был ответ лишь на половину вопроса.
Оставалось в загадках: почему эту лимитчицу не впечатлил он
сам — красавец мужчина? Может, он не в ее вкусе?
Ерунда, так не бывает. В обморок шмякнуться от счастья
должна бы, беляшница-чебуречница, голытьба, позорная телка. — , Матвей
настолько взвинтился, что даже поехал мириться с гоп-стоп-моделью Эмилией —
назло невзрачной лимитчице… Ха, спрашивается, с чего…
Не помогла и красотка Эмилия. Утром, не успел проснуться, —
в голову мысль: ОНА НЕ УЗНАЛА!
Матвей даже матерно выругался, от чего, вопреки моде, себя
отучал. Нет, он неженкой не был — нормальный мужик. И все же лежал и думал:
"Не нарцисс, от себя не кончаю, так к чему эти мысли?
Подумаешь, не понравился. Понравился, да виду не подала. И
вообще, сколько можно о ней мозги свои парить? Всякие бабы бывают, мыслей на
всех не напасешь. Да и что за дела? Выбросить дуру из головы!"
Но «дура» из головы не выбрасывалась. Так весь день ее и
проносил, несмотря на то, что невпроворот работы. Даже работа не отвлекла.
Вот зацепила!
Вот обозлился!
Во заклинило!
Сам от себя не ожидал…
Матвей упрямый, долго сопротивлялся, выталкивал, выпихивал
ее из головы всевозможными доводами, но бесполезно. Ближе к ночи смирился.
Отправляясь на свидание к оперной примадонне — из наших, но мировая
известность, из самой Италии припылила, — по привычке обкатывал будущее
действо. Что примадонне скажет — что та ответит ему — пойдут куда или останутся
да и прямо там, в номере…
Короче, прикидывал, размышлял — обычный мужской тренинг.
Дура, разумеется, рядом, от Матвея ни на шаг, за ним телепается, щедро уснащая
все его мысли язвительными комментариями. И по-французски. По-французски,
которого Матвей практически не знал, слов сто, не больше — а она по-французски
шпарит. Какие нервы нужны, чтобы это сносить?
Он шагал по коридору гостиницы и ругал почему-то себя, а не
Дуру. Последними словами ругал:
«Мудозвон с автодозвоном, лох, заплинтусное чмо, портянка…»
С этими мыслями он приблизился к номеру примадонны и,
заметив приоткрытую дверь, присвистнул:
— Фю-ють, а меня уже ждут.
Постучав, небрежно вошел и.., увидел ее, свою дуру.
Даже со спины, даже в смешной и кокетливой униформе
горничной он сразу ее узнал. Нет, не узнал, скорее почувствовал. Нагло и
самозабвенно она примеряла шляпку примадонны у громадного зеркала. Так
увлеклась, даже не сразу просекла, что уже не одна в номере, а когда его отражение
вдруг заметила, испуганно отскочила и, пряча шляпку за спиной (вот глупая, это
у зеркала-то?), нервно спросила:
— Вам кого?
— Хозяйку номера, — наслаждаясь своей властью, высокомерно
изрек Матвей.
Она вспыхнула:
— Так вы Аронов?
— А разве не сильно заметно?
Тут уж она смешалась совсем. Бросилась извиняться (и за
себя, и за примадонну), пересыпая слова вины возгласами восхищения.,.
— Ах, это вы! Простите, я здесь прибиралась… Ну надо же, это
вы! Сеньору вызвали, срочно… Сказать, не поверят, сам Аронов! Ой, мамочки!
Сеньора мне приказала вещи сложить… Неужели вы и вправду Аронов?!
Ничего не понял Матвей, лжет она или действительно лишь
сейчас узнала, кто он на самом деле.
И то благодаря оперной диве. Ничего не понял Матвей. Ясно
было одно: его перезрелая примадонна отсутствует и явится не скоро, а тут юная
горничная демонстрирует стройные ножки — зачем же зря время терять? Решение
пришло мгновенно.
— Может, займемся экстремальным сексом? — спринтерски
сбрасывая с себя пальто, деловито осведомился Аронов.
— Это как? — растерянно пятясь, спросила она.
— Это со мной, — ухмыляясь, ответил он и тут же, ни секунды
не медля, с наглой небрежностью завалил ее на сексодром оперной дивы.
Все состоялось классически: его Дура сначала сопротивлялась,
вопила, что они не знакомы, жениха поминала, девичью честь, но ему было
очевидно: больше всего она боится утратить место в отеле.
— Успокойся, — шепнул Матвей, — на кой тебе эта гостиница?
Ты рождена для подмостков. Звездой быть хочешь?
— Хочу.
— Сделаю тебя звездой, но небескорыстно. Истину знаешь?
— Какую?
— Если хочешь быть звездой, поработай-ка кой-чем…
Он думал, она обидится, но как бы не так. Пошла работать —
сразу видно, трудолюбивая… Да и он не ленивый.
Черт возьми, что творили они — бедный сексодром! Да что
сексодром — все вдребезги!
«Видела бы примадонна», — в страстном пылу сражения тел
вдруг подумал Матвей, но лучше бы он так не думал.
Накликал. Явилась. Спрашивается, с чего? Обещала же
задержаться…
Не задержалась. Фурией ворвалась, нарушая магию
совокупления. Впервые сумел оценить Матвей силу ее уникального голоса!
Наконец-то понял Матвей, чем восхищается заграница: как кричала она, его
примадонна! Как кричала! Даже пощечины жгли не так, как пронзительное сопрано,
пронимающее до глубины души, прошибающее сквозь мясо до самых костей —
ультразвук отдыхает.
