А сколько страстного драматизма: было все — от тривиального
заламывания рук до радикальных попыток покинуть через окно оскверненный похотью
номер. Ох и давала она им жару! И не кое-как, не спустя рукава, а с полной
отдачей, с пафосом, экстатично, воплощая в реальность большое искусство…
Что там говорить, примадонна есть примадонна.
Матвей обалдел и утратил над примадонной контроль, чего с
ним раньше не случалось. Бурная жизнь плейбоя многому научила: и не в таких
переделках бывал, не из таких аварий выруливал, а тут сплоховал. Но зато
добился, чего хотел: секс действительно удался экстремальный. За пределы номера
вылетели оба: он — без брюк, она…
Совсем голая.
Правда, чуть позже примадонна остыла и выбросила ее
униформу, но с мстительной угрозой сообщить о художествах горничной самому
президенту.
Возникал вопрос: президенту чего? Страны или отеля? И то и
другое казалось скверным. Матвей расстроился, бедняжка хуже — сразу в слезы.
Жалкая, ползает по ковру, вещи свои собирает и вое-ет.
Не выдержало сердце Матвея. Прижал он ее к себе, шепнул: «А
ну-ка, по-быстрому скройся», — и пошел улещать примадонну.
Всю ночь улещал.
Работал как проклятый. Трудился, не покладая…
Думал уже, не простит. Лишь под утро старушка смирилась.
Отпустила его, томно вымолвив:
— Сегодня уезжаю, дружок. Удивил. В книге отзывов напишу
благодарность той горничной. Как имя ее?
Матвей растерялся:
— Не знаю.
Примадонна смеялась до слез:
— Ах, нахал! Настоящий мужчина!
Прощались уже друзьями навеки. Матвей даже в верности
клясться затеялся, но примадонна остановила его и, пряча влюбленность в мудрых
глазах, кокетливо распорядилась:
— Ну, иди, иди уж, утомил, через месяц приеду.
Изволь не опаздывать.
Удаляясь, Матвей с наслаждением закурил и подивился:
«Гениальная баба! И что старушка во мне нашла? Видимо, прав мой предок: я
просто счастливчик».
И тут его осенило: «А что эта чебуречница в дорогом отеле
делала? Элитное место, она же еще вчера торговала на вынос. Видать, мастерица
на все руки от нужды, а не от скуки. Ну, да бог с ней, какое мне дело? Теперь
про нее можно смело забыть».
В душе действительно наступила привычная и такая сладкая
свобода — на лимитчицу было плевать.
Свобода, свобода, свобода…
Глава 7
Но свобода длилась недолго. На следующий день Матвей
отправился по делам и наткнулся на чебуречницу — просто напасть. Она с воплями:
"Беляши!
Пирожки!" — как ни в чем не бывало величаво катила свою
тележку, на него не взглянув.
Как можно его не заметить?
Матвей сначала остолбенел, а потом догнал ее и, скрывая
досаду, приветливо крикнул:
— Здравствуй, красавица!
Она, снова не взглянув на него, безразлично бросила:
«Хелло», — и горласто продолжила: "Беляши!
Пирожки! Налетай! Подходи!"
— Да вот же я! — возмутился Матвей. — Уже! Налетел-подошел!
Что ж не кормишь?
Она вынуждена была обратить на него внимание: в лице
мелькнула растерянность. Мгновение — и, всплеснув руками, чебуречница
восхитилась:
— Аронов! Сам Аронов! Полный отпад!
— Да, это я, — подтвердил он и сгреб девицу в охапку,
утаскивая ее в авто.
Там все и состоялось. Она кричала: "Тележка!
Моя тележка!" — но не слишком сопротивлялась.
А когда Матвей успокоил ее: «Все потери тебе возмещу», — и
вовсе стихла. Но отдалась как-то вяло, без огонька.
— Ну и где же твое вдохновение? — недовольно спросил он,
поспешно приводя в порядок костюм.
Она, натягивая потрепанные джинсы, кивнула на лобовое
стекло:
— Так люди же ходят, центр Москвы.
Матвей усмехнулся:
— Эка невидаль, люди ходят. Они ходят везде, а я летать тебя
приглашаю, возноситься, парить… Нет, вижу, не хочешь ты стать звездой.
Она разволновалась:
— Страшно хочу! Приходи завтра, сам увидишь.
Я и завтра здесь буду…
— Завтра я занят, прощай. — Он многозначительно открыл перед
ней дверцу.
Сникнув, она вылезла из машины и уныло покатила свою
затрапезную тележку по улице. Покатила уже без прежнего задора. «Беляши,
пирожки», — бубнила она вялым голосом.
«Совсем охренел, трахаю кого попало», — подумал Матвей,
равнодушно глядя ей вслед и рассеянно поворачивая ключ в замке зажигания.
Благодаря своему кретинизму на деловое свидание он опоздал,
о чем, впрочем, не жалел нисколько: истина дороже. Теперь нет сомнений, он
по-прежнему секс-символ, доказательством "чего послужила эта убогая
шлюшка.
И довольный, Аронов, газанув, помчался по улицам города. В
наивной радости своей он не замечал логического прокола: если девица шлюшка, то
совокупление с ней вовсе не доказывает, что он секс-символ. Зачастую даже
напротив. Аронов же ликовал.
И опять недолго. Через несколько дней, утром, выходя из
Большого (был там по делам), он столкнулся с ней лицом к лицу. Как обычно в
таких случаях, слегка напрягся — сейчас начнет приставать, навязываться, лезть
с укорами…
Но как бы не так: девица ему равнодушно кивнула и мимо
прошла. Он и рта раскрыть не успел.
Мгновенно в голове Матвея появились две мысли на одну и ту
же тему, можно даже сказать, одинаковые:
«Недурная у нее фигура» и «Неплохо сложена».
Вот как сильно он растерялся. Не ожидал. Изумленно
остолбенев, долго смотрел ей вслед: столько, сколько позволяли прохожие. Лишь
когда девица скрылась из виду, побрел к своему автомобилю, гадая, в чем секрет
ее равнодушия. Тут он вспомнил, как небрежно в последний раз с ней поступил,
как едва ли не пинками из машины выгнал…
Вспомнил и успокоился: «Обиделась».
И снова занозой засела девица в его голове: «Если обиделась,
тогда кивала зачем? Просто прошла бы мимо, делая вид, что не заметила. Нет, так
ей не годится, надо же мне продемонстрировать свое презрение. Но презрения она
как раз и не демонстрировала».
Все сходилось к тому, что странная она, эта девица, совсем
непонятная. Обескураживала она Матвея.
