Уже позже, играя роль Зойки, неоднократно ее подмывало
спросить, но всякий раз Денисия трусила и задать вопрос не решалась — вдруг
услышит такое, после чего смутится или, что еще хуже, вспыхнет, а то и
заплачет. Александр все сразу поймет и на чистую воду их с Зойкой выведет!
Короче, впервые явившись к нему на свидание не Зойкой, а ее
средней сестрой, Денисия сдрейфила и растерялась. В общем-то, этого она от себя
и ждала, потому и челку а-ля Зойка на лоб начесывала, потому и ресницы да губы
красила. А тут еще Александр, ее увидав, просиял, обрадовался, «любимая»
закричал.
Ну как тут признаться? Денисия не смогла.
Но и Зойкой прикидываться теперь, когда та умерла, казалось
совсем невозможным. Невозможным казалось быть и самой собой, хотя раньше
Денисия была уверена, что с Александром, вопреки советам сестры, она не играла,
а собой и была.
Сейчас стало очевидно: нет, играла. И получалось нечто
среднее между Денисией и Зоей: этакая мечтательно-рассудительная игривая
кокетка. Но как теперь кокетку играть, когда страх и боль поселились в душе,
когда мертвы Федора и Зоя?
В общем, ей было не до кокетства.
Более того, как увидела она Александра, так сразу
почувствовала себя маленькой, слабой и очень несчастной. Очень захотелось о
горе, о бедах своих рассказать и попросить совета, и положиться на мужскую его
уверенность, на его силу, но нет. Рассказать она не могла. Особенно про гибель
Зои.
«Не сейчас, потом», — решила Денисия.
Боялась запутаться, глупость сболтнуть. Да и Александр не с
курорта приехал. Зачем ему лишние переживания? Помочь все равно не сможет: у
него генеральский приказ и через три часа поезд.
Она решила молчать, но не смогла быть игривой.
Он заметил, спросил:
— Почему ты сегодня такая странная?
Они сидели на диване в его малюсенькой однокомнатной
квартире.
— Странная? — фальшиво удивилась Денисия. — Не странная я, с
чего ты взял?
— Как с чего? Не захотела идти в ресторан. По городу бродить
отказалась.
— Терпеть этого не могу, — проболталась Денисия.
Он внимательно на нее посмотрел и напомнил:
— А раньше любила.
— Я и сейчас люблю, — спохватилась она, — только сегодня у
меня настроение плохое.
— А почему?
— Перед тем как к тебе идти, со Степанидой сильно
поцапалась. Бесцеремонная она, просто ужас.
Вот завидую кому. Наглость — второе счастье. Сама мечтаю
этому научиться, но никак не могу.
Александр неожиданно вспылил. Наверняка Зойка многократно
его таким видела, а вот Денисия впервые.
— Не болтай ерунды, — повышая голос, сказал он. — Наглость —
это когда ты на общество кладешь один член с прибором, а на тебя падает дюжина.
Вот что такое наглость. Поверь моему опыту, наглецами бывают или слишком юные,
то есть неопытные, или совсем дураки. Умный человек быстро поймет, что хамом
быть невыгодно У хамской выгоды слишком короткие ножки. На таких далеко не
убежишь даже в наше дикое время. Ты о карьере мечтаешь, так знай: порядочность
— вот двигатель настоящей карьеры.
Согласен, с порядочностью гораздо медленней и трудней, но
зато и надежней. Это как долговременный вклад в банке: держать нужно дольше, но
зато и проценты гораздо выше.
«Бог ты мой! — ужаснулась Денисия. — Это в какой же недобрый
час я ему про карьеру-то проболталась? Зойка же никогда ни о чем не мечтала,
кроме шмоток и брюликов. А что еще я ему про себя наболтала? И вообще, кого из
нас он любит теперь? Меня или Зойку?»
Александр оборвал свою речь так же внезапно, как и начал.
Смущенно, с вопросом, посмотрел на нее своими умными серыми глазами. «Не
обиделась?» — прочитала Денисия в них и, усмехнувшись, спросила:
— Ну? И что это было?
— Что — это? — попытался прикинуться дурачком Александр.
— Да все то, что ты мне сказал. Очень пафосно.
Это что, крик души?
Он вдруг рассмеялся, повалил ее и, оседлав, сомкнул пальцы
на ее тонкой шее.
— Да, это мой крик: «Души!» — пошутил Александр, делая вид,
что собирается лишить Денисию жизни.
— За что? За что? — хохоча, отбивалась она.
— За то, чтобы не мечтала становиться плохой, — продолжая
шутливо ее душить, кричал Александр и вдруг признался:
— Я по-настоящему полюбил тебя только тогда, когда узнал,
какая ты хорошая на самом-то деле.
Она замерла, перестала сопротивляться. Он, все еще сидя на
ней, уже не шутил, не душил, но и рук не убрал с ее шеи. Серьезно посмотрел на
Денисию и продолжил:
— Ты думаешь так же, как я. Ты усвоила истину, которую редко
кому дано усвоить: жить для себя скучно и глупо. Жизнь обретает смысл только
тогда, когда живешь для других. Вот какую тебя я люблю.
И меняться не смей.
Словно током пронзило ее.
«Зоя же эгоисткой была всем известной», — мелькнула и
страшная и радостная мысль.
Денисия закричала:
— Сашка! Что ты сказал?
Александр сконфузился, убрал руки с ее шеи, отмахнулся:
— Да так, ерунду. Не обращай внимания.
Она вскочила, и сколько ни пытала его, ни в какую
возвращаться к этой теме он не согласился: не объяснил, не пояснил, а Денисия
боялась поверить тому, что сама поняла. Выходит, с Зойкой началось у них совсем
несерьезно: игривая, смазливая, доступная — кого тут любить? Это уж потом…
«Да-да, — глядя, как Александр готовится к отъезду, убеждала
себя Денисия. — Он так к ней и относился, а изменил свое мнение, лишь когда к
их роману Зойка меня основательно подключила. А до этого и романа-то не было:
несколько встреч. Сашка и трахнуть ее не успел, как собирался вначале, а когда
уже стал общаться со мной, то решил, что тут все по-серьезному, тут надо
жениться. Да, так и есть. На самом деле он любит меня, но думает, что я — это
Зойка. Точно-точно, с ней, с настоящей, он и часа не выдержал бы…»
Так она убеждала себя, но уверенности не было никакой — одни
сомнения.
Почувствовав на себе ее пристальный сосредоточенный взгляд,
Александр оглянулся и, опуская крышку кейса, виновато сказал:
— Не обидишься, малышка, если я немного с делами своими тут
разберусь. Совсем немного осталось до поезда, а мне кое-что надо запомнить и
сжечь. До этого времени не нашел, к тебе спешил.
— Да-да, конечно, — вскочила с дивана Денисия. — Занимайся
своими делами, а я на кухне пойду приберусь да сооружу тебе побольше
бутербродов в дорогу. Мне кажется, ты похудел.
